Социализм как религия^[1]
Н. А. Бердяев

       С тех пор как человек отпал от Бога и пошел устраивать жизнь свою вне Бога, преследует его древнее проклятие: “Проклята земля за тебя, со скорбью будешь, питаться от нее во все дни жизни твоей”. И началась для человечества тяжелая борьба за существование, в поте лица своего добывал человек хлеб свой. В основе всей человеческой культуры лежит необходимость победы над природой, мучительное решение проблемы хлеба насущного. После смерти самое сильное проявление мировой испорченности, метафизического зла в мире — это тягота борьбы эа существование, нужда и бедность, добывание хлеба из проклятой земли. Своими слабыми силами защищает себя человек от хаотических, безумных сил распавшейся природы, укрывает себя от дождя и ветра, от холода и непогоды, извлекает себе из слепых природных сил пищу, спасается от голода. Почти нечеловеческими усилиями защищается он от разъяренных стихий мира, создавая искусственную социальную среду. Человечество поддерживало свое существование и развивало культуру, но никогда не могло решить справедливо, безболезненно и окончательно проблему хлеба насущного, не могло победить ужас борьбы за существование, ужас голода и бедности. Мировое освобождение человечества от старых уз и мировое развитие культуры не столько решают основные проблемы человеческой жизни, сколько обостряют эти проблемы до последней крайности, раскрывают внутреннюю антиномичность и трагичность человеческой жизни в здешнем мире.

       В XIX веке наступили времена, когда особенно обострилась антиномичность человеческого существования. Начался какой-то коренной, еще невидимый поворот в самой основе человеческой жизни, и старая проблема хлеба, поддержания жизни, проблема бедности сделалась основной, от ее решения была поставлена в зависимость судьба человечества. Значение экономической проблемы организации питания было подмечено марксистским пониманием истории, хотя понимание это приняло уродливые и ложные формы. Отныне социализм, претендующий окончательно разрешить проблему человеческого существования, обещает устранить ужас вопроса о хлебе, делается основой новейшей истории. Вокруг социализма вращаются все вопросы общественности и с ним связаны все проблемы культуры. Социализм сразу же заявил претензию стать религией для нового человечества, и внутренняя связь его с религией не подлежит сомнению. Общественными человеческими силами обещает социализм снять древнее проклятие, устроить греховный мир, не воссоединив его с Богом.

       В былой экономической жизни человечества труд был связан с религией, так или иначе освящался религиозно, так как и отпавший от Бога мир все же сохранял мистическую связь с абсолютным источником своего бытия, и Бог промышлял о своем творении. Экономические материалисты совершенно верно устанавливают связь между производственным экономическим процессом, между формами труда и религиозными верованиями народа, но для них остается закрытой та окончательная правда, что не религия зависит от экономических отношений, а экономические отношения от религии.[2] Социализм стремится к тому же, к чему стремятся все религии: к освобождению человечества от гнета природы, от необходимости, от страдания. В социализме чувствуется религиозный размах, универсальность цели, и эта связь с целями религиозными особенно ясна в самой совершенной форме социализма — в социал-демократии. Социал-демократия есть самый большой соблазн современного человечества, симптом религиозного перелома и грядущего разделения в мире.

       Есть два типа социализма, две в нем стихии, очень различные, и в социал-демократии, как явлении двойственном, эти два типа соединены и должны быть расчленены философским анализом. Есть социализм нейтральный, организующий питание человечества, целесообразную экономическую жизнь, решающий проблему хлеба насущного, не претендующий заменить хлеб небесный хлебом земным. Этот тип социализма имеет огромное значение в жизни современного человечества и будет играть большую роль в грядущей истории, но в конечном, религиозном смысле он нейтрален, он только расчищает почву, на которой могут произрасти самые различные цветы. Социализм этот не претендует быть вероучением, не заменяет религии, он действует в социальной среде, которая будет ареной битвы противоположных религиозных начал, но сам по себе не есть еще ни одно из этих начал. Образование нейтральной социальной среды, накопление в ней богатств и нарастание социальной справедливости есть исход из природного, звериного состояния, есть очеловечение человечества. То, что я называю нейтральным социализмом, есть человеческая правда, не превратившаяся еще ни в сверхчеловеческое добро, ни в сверхчеловеческое зло. Этот человеческий процесс, это преодоление первобытного зверства и первобытной власти природы заключают в себе божественную правду, первоначальную, исходную правду, и над ним есть благословение Бога Отца. О нейтральной социальной среде и нейтральном социализме мы будем говорить в следующей главе, а сейчас присмотримся к социализму религиозному или, вернее, претендующему заменить религию.

       Социалистическая религия не есть организация экономической жизни, удовлетворение экономических потребностей человечества, не есть установление экономической целесообразности, не есть уменьшение рабочего дня или увеличение заработной платы, это — целое вероучение, решение вопроса о смысле жизни, о цели истории, это проповедь социалистической морали, социалистической философии, социалистической науки, социалистического искусства, это подчинение всех сторон жизни хлебу насущному, это — замена хлеба небесного хлебом земным, искушение превращением камней в хлеба. В социализме, как религии, происходит замена былых религий, решаются по-своему все вопросы религиозного сознания, появляется уже не человеческая правда, не о нейтральной среде, из которой вырастают противоположные религиозные начала, идет в нем речь; в нем является уже что-то сверхчеловеческое, последнее, религиозно-тревожное, религиозно-небезраличное. Появляется социалистически-религиозный пафос и в нем чувствуется уже начало сверхчеловеческое, начало атеистическое; пафос этот связан с обоготворением грядущего человечества, с человеческим самообоготворением, и есть в нем страшная жажда устроить этот мир не только помимо Бога, но и против Него.

       Социал-демократия, обоснованная марксизмом, есть самая совершенная и законченная Форма социализма и именно социализма религиозного. Марксистский социализм особенно настаивает на том, что существует социалистическое жизнепонимание и жизнеощущение, что социалистический мир есть мир преображенный, что социалистическое общество есть начало уже сверхчеловеческого процесса (или исторического, если считать все, что было до сих пор, введением в историю), что человек социалистически мыслящий и чувствующий есть новый человек, нормальный человек, что пролетариат есть истинное человечество. Социал-демократия проводит не только новые экономические формы, новую организацию производства и распределения, но и новую социалистическую культуру, которую целиком выводит из экономического коллективизма, т.е. подчиняет хлебу земному. Социал-демократия жаждет рая земного и ненавидит рай небесный. Она проповедует, что религия есть частное дело, что религия ее не касается, но это хитрость, это только чисто формальное утверждение свободы совести. В действительности же социал-демократии есть очень большое дело до религии, так как она сама хочет быть религией. Для нее религия не частное дело, для нее всякая религия есть ложь и зло, мешающее устроить земной рай, дурманом поддерживающее эксплуатацию трудящихся классов. Лишь по тактическим, оппортунистическим соображениям социал-демократия, как политическая партия, не касается религиозных вопросов, не ведет антирелигиозной пропаганды и даже допускает в число своих членов людей религиозных. Но ведь социал-демократия не только политическая партия и даже менее всего она чисто политическая партия, это — новая культура, новая жизнь, новая лжерелигия, и всем духом своим проповедует социал-демократия атеизм, обоготворяет социалистическое человечество, утверждает призрачно реальную жизнь на земле помимо и против религиозного смысла жизни. Религия не частное дело, не для кого она не частное дело, а самое объективное, самое вселенское. Формальная истина декларации прав, свободы совести не должна от нас заслонять той материальной истины, что религия есть главное дело жизни, самая суть ее, что от религии зависит судьба вселенной. Да и свободу совести социал-демократия признает лишь на словах, социал-демократический дух не имеет вкуса к свободе совести и вообще к свободе; на деле она отменит свободу слова, если это понадобится в интересах пролетариата, социализма и революции. Социал-демократия хотела бы изнасиловать человеческую совесть во имя счастья людей, во имя земного рая, принудить хотела бы человечество к мыслям и чувствам, избавляющим от мучений, связанных с вопросом о смысле и цели жизни, о вечности, о свободе сверхчеловеческой и пр. Религия есть частное дело — это экзотерическая часть социал-демократического учения, но есть еще часть эзотерическая, гораздо более важная, в которой религии объявляется непримиримая война, в которой Бог должен быть устранен во имя счастья людей, во имя освобождения пролетариата от всех ценностей, чтобы сделать его самого высшей ценностью. У русских социал-демократов все это обнажается, радикализм русской природы снимает культурные покровы европейской оппортунистической социал-демократии и бьет в самый центр.

       О, конечно, в социал-демократии есть много элементов религиозно нейтральных, не претендующих заменить религию, быть новой религией, организующих лишь питание человечества, решающих проблему хлеба, не подменяющих хлеба небесного земным. Эти элементы нейтрального, не «отвлеченного» социализма, готовые подчиниться высшему началу жизни, а не подчинять себе всю жизнь, очень могущественны в современном социальном движении, но сейчас не это нас интересует. 8-ми часовой рабочий день, фабричное законодательство, муниципальный социализм, кооперативное движение, ослабление экономической эксплуатации, общественно-целесообразная организация производства — все это явления религиозно-нейтральныя и оправдываются религиозным смыслом жизни, который требует освобождения человечества от всякого экономического и политического гнета. Самое радикальное уничтожение эксплуатации, упразднение рентных доходов и частной собственности на орудия производства, коллективизация производства — все это не есть еще переход социализма в религию и остается нейтральным по отношению к религии и потому способно подчиниться религиозной истине. Социалистическая лже-религия начинается там, где хлеб земной подчиняет себе всю жизнь и культуру, где во имя дележа «хлеба» человек отрекается от своего первородства, где во имя социального рая отвергается хлеб небесный, где обоготворяется пролетариат и грядущее человечество, где социализм начинает строить вавилонскую башню, где устраивается человеческая жизнь без смысла, без цели, без Бога.

       Я говорил уже, что в Карле Марксе, отпечатлевшем свой сильный дух на социал-демократии, чувствуется злая стихия. Маркс ненавидел самую мысль о Боге, о которой богоборец Иван Карамазов сказал: «до того она свята, до того трогательна, до того премудра и до того она делает честь человеку». Богоборчество Маркса было совсем иной природы, чем благочестивое богоборчество Ивана Карамазова: это было волевое и сердечное отвращение к смыслу мира, волевое и сердечное, страстное стремление устроить мир и человеческую жизнь по своему субъективному, выдуманному смыслу, это — дух Великого Инквизитора. Марксизм полагает, что злоба есть единственный источник добра, что нужно раздувать, усиливать зло, чтобы правда явилась в мир. Маркс не даром любил Мандевилля. Он не видел положительного источника добра в мире, не понимал доброй стихии. Капитализм есть зло, и зло это есть единственная надежда жаждущих социалистического рая. Распадение общества на классы, классовые антагонизмы есть зло, но только от разжигания классовой ненависти и злой классовой борьбы может явиться в мир социалистическое добро. Нужно злобой и ненавистью пропитать пролетариат и тогда от него произойдет грядущее совершенное человечество. Отношение марксизма к человеческой личности беспощадно и по своей жестокости может сравниться лишь с отношением старого абсолютного государства. Личность никогда не является целью, всегда — средством; личность сама по себе не обладает ценностью и оценивается лишь по полезности ее для завоевания пролетарско-социалистического рая; по отношению к личности все дозволено во имя благих целей социализма: можно лишить личность свободы и прав ее, можно не уважать ее достоинства, можно давить ее, если это понадобится для справедливых общественных целей. Нигде так не проявляется злое начало марксизма, как в этом безбожном и бесчеловечном отношении к лицу человеческому, к индивидуальности, и сам Маркс прегрешил более всех в этом отношении. В Лассале, более сложном и более человечном, нет этого злого начала. Марксисты — социал-демократы делают себе фетиша из революции, из пролетариата, из будущего социалистического общества, из экономического коллективизма, но проходят мимо личности человеческой с холодом и равнодушием, не видят в ней никакой самоценности. Стихия безличности, отвлеченных средних величин окончательно торжествует в социал-демократии и потому враждебна религии, для которой личность, всякая личность имеет абсолютное значение и абсолютное предназначение и не может быть обращена в простое средство.

       Где искать последней социал-демократической святыни, где сокрыт бог социалистической религии? Социалистическая религия ни в прошлом, ни в настоящем не видит ничего самоценного; теперь для нее никто и ничто не есть цель, все — лишь средство для будущего. Не только живая личность и антисоциалистически настроенные классы общества являются средством; сам пролетариат, обожествляемый пролетариат — тоже средство для будущего, для завоевания социалистического общества. Но и всякий последующий миг человеческого существования будет мыслиться не как цель сама в себе, не как ценность, которую нужно глубоко пережить, а как средство для дальнейшего будущего. Когда же цель будет достигнута, когда перестанет все превращаться в средство, когда народится поколение, которое будет само жить, а не унаваживать почву для жизни будущих поколений? Социалистическая религия не знает святыни высшей, чем человечество, чем человеческое благо, религия эта обоготворяет человеческое и отвергает все сверхчеловеческое. Почему же она так жестока к человечеству и человеку? Тайна тут в том, что обоготворение пролетариата, социалистического общества, грядущего человечества, земного совершенного человеческого состояния есть уже потенция новой религии сверхчеловеческого, есть устремление к новому земному богу, который явится в конце прогресса и во имя которого все и само человечество превращается в средство. Казалось бы, что в религии человечества есть часть истины религии богочеловечества, что в ней за человеком признается безусловно достоинство и значение, но слишком часто теряет религия человечества свой нейтральный характер и и вступает на путь сверхчеловеческий. Человек признается средством для грядущего человечества, затем и грядущее человечество — средством для еще более далекого сверхчеловеческого состояния и в последнем счете для сверхчеловека, для земного бога. Этот грядущий земной бог, с которым связывается всякое земное совершенное состояние, последнее и окончательное, и есть святыня социалистической религии, во имя которой приносятся кровавые человеческие жертвы, жертвуют длинным рядом живых поколений. Конечное земное совершенство без источника своего — Бога — будет не совершенным человечеством, соединением, совершенных человеческих личностей, как мечтают наивные гуманисты, а явлением земного бога, сверхчеловека, для которого все есть средство, который осчастливит «тихим, смиренным счастьем, счастьем слабосильных существ» миллионы младенцев, — собранное насилием стадо человеческое. Это будет окончательным воплощением духа Великого Инквизитора, которому бессознательно служат предтечи социалистической религии, религии человеческого самообоготворения. Социалистическая религия, покорная духу Великого Инквизитора, хочет осчастливить людей, презирая людей. Предвечносущего, небесного Бога подменить богом земным, последним сверхчеловеческим воплощением мировой вражды к истинному Богу — вот окончательный пафос религии социализма, религии самодовольного человечества. Жалки и слабы надежды добрых людей, что все, наконец, станут земными богами, что к этому поведет социалистическое равенство и свобода, и братство. Нет, земной бог в последнем конце будет один, как один Бог небесный, для него одного всякая человеческая личность и все человечество превращаются в средство, о нем мечтают, не ведая истины, земные мечтатели. К этому новому единобожию с диалектической неизбежностью ведет внутренняя логика религии социализма, да и вся позитивная теория прогресса. Перспектива плохой бесконечности прогресса, отрицая все самоценное в жизни, роковым образом приведет к обоготворению впереди какой-то земной точки. К чудовищному земному богу, вырастающему на груде человеческих трупов, на развалинах вечных ценностей, ведет тот дух, который отрицает абсолютное значение личности и связь ее с абсолютным источником бытия, который плохую бесконечность будущего предпочитает хорошей бесконечности, — вечности. Ужасна по своей жестокости теория прогресса, доведенная марксизмом до крайнего выражения. Будущее общество, будущее человеческое поколение, совершенное и благое состояние, к которому ведет прогресс, это какое-то чудовище, пьющее кровь поколений, былых и современных, истязающее каждую живую личность во имя свое, во имя своей отвлеченности. И происходит погоня за призраком, каждое новое поколение оказывается таким же средством для будущих, как и все предшествующие; все не являются те счастливцы, для которых уготовано царство мира сего. Да и нет справедливости в том, чтобы когда-нибудь эти счастливцы явились, благополучие их не искупит, былых страданий, былых несправедливостей.

       Пути плохой бесконечности прогресса можно противопоставить путь иной: для каждой данной человеческой личности, для каждого данного человеческого поколения должно быть осуществлено высшее благо, должна быть утолена жажда; ничто живое не может быть превращено в средство, должно рассматриваться и как цель. Тогда прекратятся человеческие жертвоприношения грядущему земному богу, сверхчеловеческому результату прогресса, все превращающему в средство и никогда не достигающему цели, конца. Марксистский социализм гордится своей эволюционностью, своей преданностью теории развития, но глубоко чужд настоящего историзма, так как отрицает накопление вневременных ценностей в истории и отрицает органичность развития, не видит в прошлом семени, из которого вырастает мировая жизнь, а лишь сплошное зло, подлежащее упразднению, не понимает прогресса, как раскрытия ценностей, заложенных в глубине вечности. Марксистский социализм не дорожит людьми, хотя не знает ничего более высшего, чем человечество, не дорожит и абсолютными ценностями культуры, которыми полно и прошлое человечество; марксизм враждебен всему, что для вечности, что вне будущего времени приобретает ценность, что связывает личность с абсолютным источником жизни в каждую данную минуту. Марксистский социализм хочет образования в будущем огромной силы, которой все должно служить и во имя которой все может быть терзаемо и уничтожено, и личность в ее внутреннем значении и все вневременные ценности. Эта грядущая сила все уравнивает и умаляет, но чувствуется в ней дух сверхчеловеческий. Богоподобные человеки грезятся марксистскому социализму, новая порода, но последний конечный предел есть одна богоподобная сила, единое воплощение земной власти, отвернувшейся от смысла мироздания. Скажут: социал-демократы прежде всего хотят сделать всех людей богоподобными, всех уравнять, а не одного возвеличить. Но это самообман. Тогда только равенство людей было бы справедливым и праведным, если бы установить равенство абсолютно всех людей, всех живых лиц, когда-либо существовавших на земле, а не только грядущих, всех человеческих поколений, если бы такое равное право на счастье и благо было установлено. Социал-демократия начинает с того, что признает преимущественное право на счастье за поколениями будущими, и этим устанавливает аристократизм. Затем устанавливает преимущества пролетариата перед остальным человечеством; только пролетариату открывается истина и только эта новая аристократия может быть носителем добра. Наконец, социал-демократия устанавливает преимущества общественно-полезных и приспособленных людей и обрекает на гибель бесполезных и неприспособленных. Словом, социал-демократия утверждает аристократический подбор грядущей силы, по роковому закону необходимости надвигающейся, которой приносится в жертву все остальное человечество, все былые и современные жизни. О вселенском братстве тут не может быть и речи. Социал-демократическое равенство оказывается призрачным, разбивается законом временности.

       Справедливое равенство, равенство прав всех человеческих поколений и всех живых личностей в мире не может быть установлено позитивно, а лишь религиозно. Только в религиозном порядке не забывается безбожно слезинка некогда замученного ребенка и признается равное право этого ребенка с правом последнего счастливца в грядущем совершенстве. Для социал-демократической религии не существует проблемы замученного в прошлом ребенка, не знает она жажды искупления его страданий и потому нет в этой религии окончательной справедливости, истинного равенства. Религия прогресса и религия социализма строят жизнь в перспективе временности, временного совершенствования, но ведь можно строить жизнь в перспективе вечности, обращающей каждый момент бытия к абсолютному благу, и это для каждой личности, а не для отвлеченности еще не рожденных людей. Тогда настанет настоящее и радикальное улучшение, прогрессированье, а не призрачное и поверхностное. Нужно увидеть в жизни побольше самоцельного и самоценного, нужно установить тожество между целями и средствами. А этот подбор силы для грядущего, это отрицание безусловного значения человеческого лица и какого бы то ни было блага и ценности прошлого и вечного ведет к постепенному выделению из мира высочайшей земной полезности и высочайшего земного могущества, т.е. к воплощению сверхчеловеческого начала противоположной религии, враждебной вселенской истине. Жить для только человеческого в других людях, для других времён и для призрака временного будущего — вот жестокий и несправедливый завет религии грядущей земной силы. Жить для сверхчеловеческого в себе, для всего живущего в мире во все времена и для вечности — вот завет истинной вселенской религии. Религия прогресса, религия поклонения будущему социалистическому обществу есть продукт родового начала, подчинение природному порядку, рабству у временности с круговоротом рождения и смерти. Не будем ничего делать для будущего времени, не будем думать о будущем, о временном, будем все делать только для вечности, будем смотреть не вперед, а вверх и вглубь, в хорошую бесконечность, не плодящую без конца несовершенства в мире. Во времени должно время преодолеть, и это и есть прогресс. Коренной враг, изначальное зло жизни — время, а религия социализма и прогресса на времени хочет воздвигнуть свое царство, создать справедливость в жизни.

       Душа марксистского социализма в ожидании всемирной социальной катастрофы, великой, невиданной социальной революции, всеобщего Zusammenbruch'а, после которого наступит социалистический земной рай. Теория социальной катастрофы, Zusammenbruchtheorie это — не наука и не философия, а религия, религиозное упование, это эсхатология, учение о социалистическом конце истории и о страшном социалистическом суде. В социалистической вере в социальную катастрофу и наступление социалистического рая на земле возрождается хилиазм на новой почве, хилиазм, противоположный христианскому. Верующие социалисты ждут Нового Иерусалима, тысячелетнего земного царства, но не Христа, а иного бога. Марксистская теория социальной катастрофы не выдерживает научной критики и может считаться вполне опровергнутой; теория эта не может ничего дать для реальной политики и отброшена практическим социал-демократическим движением в Германии, но она полна религиозных надежд сердца, религиозных предчувствий грядущего в мир земного бога и потому непреодолима на почве науки и политики. Если эволюционно-реформаторский социализм совершает свое справедливое дело в нейтральной социальной среде, то социализм революционный, социальная катастрофа, социальный переворот, превращающий царство необходимости в царство свободы — вращаются в плоскости религиозно-мистической. Ведь социальных катастроф и революций, строго говоря, никогда не было и никогда не будет; бывает лишь социальная эволюция большей или меньшей интенсивности. Даже великая Французская революция не была социальной катастрофой в марксистском смысле этого слова, а лишь этапом в длинном процессе социального развития, изменения форм хозяйства, многовекового перехода от феодального строя к капиталистическому. Вера мыслителей XVIII века в наступление либерального «естественного порядка», с которым связывалось совершенство на земле, очень мало осуществилась; далеко было от этой мечты буржуазное общество XIX века, сформировавшееся в результате великой революции. И социал-демократическая вера в будущее социалистическое общество, которое должно образоваться в результате социальной революции, очень походит на былую веру в «естественное состояние». И судьба этих вер окажется схожей.

       Социалистическое общество для верующего социал-демократа есть как бы конец истории, переход к процессу сверх-историческому, в котором все будет по иному, наступит абсолютное добро, совершенное земное состояние, и свершится страшный суд над злом. Для социалистической религии, формулированной марксизмом, до социальной катастрофы «мир во зле лежал», вся культура покоилась на грехопадении, на экономической эксплуатации трудящихся классов общества, вся история сводилась к злой борьбе классов. После социальной катастрофы мир делается добрым, эксплуатация прекращается, борьба классов и самое их существование упраздняется и наступает царство правды. До социальной катастрофы не было человека, был только представитель того или иного класса, после социальной катастрофы рождается человек, пролетариат превращается в истинное человечество. Рождение социалистического общества в социальной катастрофе, в мировой революции не есть исторический факт, как и всякий другой, более или менее важный, это факт исключительный и единственный в истории мира, это почти мистический переворот в основе мировой истории. До этого переворота царствовала в мире лишь злая необходимость, после него в мире будет царствовать лишь добрая свобода. Это ли не мистика, это ли не чудо! Научно аргументировать против этой веры в «тысячелетнее царство» социализма, против этой религиозной жажды войти в Новый Иерусалим было бы бесполезно. О Царстве Божьем грезит человеческое сердце, снятся ему сны о золотом веке, в эсхатологии, в последнем конце и разрешении смысла мучительного мирового процесса неискоренимо нуждается человеческая природа. Но о царстве какого Бога на земле грезят верующие социалисты, того ли Вечно Сущего, что и на небе? Эсхатология марксизма и религиозного социализма противоположна христианской; она провидит иной конец, хочет закрепления навеки этого испорченного мира и царства князя его, а не преображения этого мира, не свержения безбожного царства. Ио этой эсхатологии будут после социальной катастрофы царствовать на земле во веки веков богоподобные, обожествленные человеки, будет человечество окончательно замкнуто в своей человеческой субъективности, так как отвергнет, как призрак, мечту об иных мирах, о небе, о вселенском смысле и обоготворит лишь себя. Но обоготворившие себя человеки смерти все же не победят и останутся во власти закона тления. Христианская эсхатология провидит в конце страшную трагедию, последнее разделение мира и человечества, последнюю борьбу двух начал и окончательную победу Агнца. Эсхатология позитивно-социалистическая видит лишь одну половину, лишь победу врагов Агнца, торжество «князя мира сего», который осчастливит человечество, и не видит той трагедии, которая должна привести к концу этого мира, к новому небу и новой земле; но этим только подтверждается истинность эсхатологии христианской. Нарождение позитивной социалистической религии, с особой эсхатологией, с хилиастической верой в «тысячелетнее царство» на земле новой правды, человеческой, а не божеской, обостряет проблему религиозного смысла всемирной истории и обнаруживает двойственность будущего, в котором не новое добро победит старое зло, а будет лишь расчищаться и освобождаться почва для окончательного выявления как религиозно-доброго, так и религиозно-злого начала, будет готовиться окончательная трагическая борьба.

       В социал-демократии, как религии, нарождается в мире демонизм гораздо более коренной и страшный, чем демонизм «декадентский», ницшеанский, чем демонизм моды. То, что на поверхности современной культуры принято называть «демонизмом», есть кризис души, переходное состояние, провалы, обострение трагизма, легко превращающееся в моду, но у всех демонистов, сатанистов, и проч. и проч. не чувствуется силы и власти, грядущей в мир, не предчувствуется во всем этом воплощение земного бога. Слишком этот декадентский демонизм импотентен, слишком большое место в нем занимает мистификация. Жертвы современного демонического поветрия люди слабые и печальные, раздавленные трагедией жизни, не находящие исхода, раздвоенные до последней крайности. Не «декаденты» будут строить вавилонскую башню, не люди трагического опыта и безысходной тоски, не Ницше и Иван Карамазов будут управлять земным царством. Черносотенство, хулиганство и реакционное изуверство представляют уже гораздо более реальную опасность, но и это все силы, не имеющие будущего. В социал-демократической религии нарождается культ земной силы и власти, в ней грядет в мир земной бог, воплощение могущественного земного царства. Именно марксизм учит, что только сила и сила злая, а не добрая, создаст царство земного божества, в нем земное властолюбие найдет себе окончательное оправдание, стихия природного, натурального, отпавшего от Бога мира найдет себе полное выражение. А сущность демонизма — в устройстве человеческой жизни на основе природной необходимости, в соблазне бытия призрачного, вечно умирающего, в соблазне владычества в мире тлеющем. Стихия демонизма — безличность, обольщающая личность счастьем мигов бытия. Гипертрофия личности, отделение ее от вселенной не есть еще последний предел демонизма, это лишь переходное состояние, которое ведет часто к потере личности, а иногда к ее обретению. В марксистском социализме царит стихия безличного демонизма, демонического культа безличной силы, — огромного бескачественного количества, культ земной власти без цели и смысла. Грядущее счастье, сулимое этим демонизмом, есть соблазн и самообман. Никогда не наступит золотой век, если человечество пойдет по пути природной необходимости и натуральной силы. Земное божество, которое воплощается и царствует на пути природно-человеческих, смертных сил, есть источник небытия и окончательной смерти.

       Что страшно в социал-демократии, так это отсутствие в ее религии положительного, творческого содержания, бедность и убогость положительных перспектив. Весь ее пафос отрицательный, обращен на отрицание прошлого. С этим обращением назад связаны самые сильные страсти и социал-демократическое вдохновение; но все тускнеет, когда мы обращаемся вперед. Злоба к тому, что называется «буржуазной» культурой, есть самое сильное социал-демократическое чувство; этой злобой живет и дышит революционный социализм, и к ней присоединяется лишь отрицательное чувство зависти к «буржуазным» богатствам. Все достоинство и честь революционного социалиста покоится на существовании гонителей, эксплуататоров и насильников, тюрьмы и штыка, словом, некоторого зла в жизни. Психология революционизма сплошь отрицательна, относительна к той неправде, против которой революция направлена. Нет окрыленности и полета в революционизме, нет творческой способности перенестясь в иные миры и глядеть вдаль. Выкиньте из души верующего социал-демократа отрицательные чувства, связанные с буржуазией, эксплуатацией рабочего класса, государственным насилием и пр., и в ней ничего почти не останется. Революционер — тень былого зла, раб ненавистного прошлого. Сила революционного настроения измеряется злобой и ненавистью к злу, а не любовью и благоговейным уважением к добру. Обобществление орудий производства не может стать содержанием души; трудно прикрепить свой пафос к социальной технике, к материальным предметам. Остается страстное желание воздвигнуть вавилонскую башню, устроить земной рай, остается страстная мечта о грядущем могуществе; но какое положительное содержание может быть в вавилонской башне, в этом устроенном земном царстве. Люди будут счастливы, вот и все, что говорят нам. Ценности прошлые и вечные отвергнуты, иные миры отстранены, как вредная иллюзия, сверхчеловеческий объект воли исчезает. Остается воля человека, направленная на себя, на самообоготворение, т.е. пустая, бессодержательная воля. Люди будут счастливы, зло былого насилия и угнетения исчезнет, но ничего не будет, не для чего будет жить, новым ужасом небытия будут охвачены миллионы счастливцев. Социал-демократическая религия в положительной своей части, обращенной вперед, есть религия небытия, и немудрено, что в свое оправдание ей приходится апеллировать к своим отрицательным заслугам, к своим делам, обращенным назад, на искоренение старого зла. Но в этой отрицательной части она во многом сходится с нейтральным социализмом, как мы увидим ниже. По глубоко верному замечанию Вл. Соловьева, ложь социализма не в том, что он так много требует для рабочих в материальном отношении, а в том, что так мало для них требует в духовном отношении. Ложь социализма, как религии, не в устранении экономической эксплуатации и создании экономического довольства для всей человеческой массы, в этом правда социализма, ложь — в уготовлении для человеческого духа небытия, в умалении вечных ценностей. В социал-демократической религии сочетается аскетизм и культ бедности и угнетенности с идеалом окончательного довольства и сытости. По социал-демократическому учению бедность и угнетенность поднимает человека на привилегированную высоту, открывает ему истину и делает его носителем справедливости; всякое улучшение экономического положения пролетариата, всякое материальное довольство рабочих несет с собой опасность обуржуазивания. Целью же является как можно большее материальное довольство, окончательная буржуазная сытость. Тут двойная ошибка: бедность и слишком большая материальная угнетенность не облагораживает, а озлобляет и озверяет, и потому немедленно же нужно улучшать материальное положение угнетенных классов, чтобы они не дичали и духовно развивались; и безобразен идеал окончательной сытости и земного довольства, взятый в предельной своей отвлеченности. Аскетизм есть такая же ложь, как и гедонизм.

       Демоническая природа социал-демократии особенно обнаруживается в эпохи революций, обнажается в стихии революции. Революционная социал-демократия окончательно превращает всякую человеческую личность в средство; безличная стихия насилия и властвования достигает своего высшего выражения, и уподобляется революция по духу своему и по приемам борьбы той консервативно-реакционной силе, против которой направлена, власть которой жаждет свергнуть. Просыпается зверь политики, взаимного истребления, зверь, не знающий пощады. Старого зверя новым зверем хотят изгнать и изничтожить, но новый зверь оказывается все тем же старым зверем, старым насилием, старой жаждой политического могущества и власти, старым раздором в человечестве. И происходит постоянная борьба внутренней очистительной правды революции с злым зверем революции, гуманизма с озверением, освобождения с изнасилованием. Революционное восстание против насилия над личностью слишком часто само превращает личность в средство, смотрит на современное поколение, как на удобрение почвы для поколений будущих. Зверь политики, превращенной в отвлеченное начало, раздирает сейчас несчастную Россию, насилия реакции обливают ее кровью, и революционный социализм хочет дать волю этому зверю, довести его до полного воплощения в жизнь. О, как безумна и преступна мысль, что можно вывести теперь Россию из того ужасного состояния, в котором она находится, путем одной политики, оторванной от высшего центра жизни! Эту потерю ценности жизни, эту кровавую жестокость, казни, убийства и разбой не преодолеть никаким политическим насилием. В русском народе должно загореться новое сознание ужаса происходящего, новые кровные чувства должны стать органической гарантией свободы и минимума жизненной гармонии. Революционеры смотрят слишком механически на жизнь, не видят органической глубины народной жизни. Демон революции жаждет крови и человеческих жертв, подобно демону реакции, который совершил уже свои неслыханные преступления. Против этих демонов должна восстать новая сила духа, в душах людей должно что-то измениться, что-то переродиться.

       Социализм останется демоническим и насильственным до тех пор, пока он не подчинится религиозному началу жизни, не превратится в функцию религиозной жизни, пока не оторвет своего дела от стихийной борьбы человеческих воль и не свяжет его с благоговейным подчинением Воле Сверхчеловеческой, не откажется от своей самостоятельности и верховенства. Социал-демократия хочет насильственно путем внешней необходимости соединить людей, создать механизм, а не организм, стадо, а не человечество. Ей чуждо соединяющее начало любви, мистическое притяжение частей мира, потому под внешней соединенностью и организованностью социалистического общества всегда будет скрываться внутренняя разъединенность, будет ощущаться мучительная насильственность соединения. Не из свободной любви рождается механизм социалистической общественности, а из горькой необходимости, вынужденно создается из страха гибели. Не понимают социал-демократы, что задача человечества не в том, чтобы насильственно создать тот или иной строй и им осчастливить всех, а в том, чтобы внутренне соединить свою волю с Божьей, полюбить Бога и любовью завоевать себе богатства полевых лилий. Никогда, никогда социал-демократическая религия не преодолеет ужаса уединения и оторванности от мира и не освободит от насилия и необходимости. Социалистическая гармония не может быть осуществлена злобой и насилием, неуважением к высшей воле и самообожанием. Социал-демократия гордится своим радикализмом, но радикализм этот кажущийся, определенный по критерию базарной суеты. Ничего радикального, коренного нет в социалистической революции, так как все остается на поверхности жизни, в области внешней социальности, вращается в призрачной феноменальности. В социалистическом перевороте нет прикосновения к иным мирам, нет изменения в основе человеческой и мировой природы, в корне вещей. Все остается по-старому, меняется только одежда, внешность, и это называется почему-то радикализмом. Правда, много говорят о новых социалистических чувствах, о социалистической психологии, но ведь этот новый социалистический дух целиком коренится в мещанском обществе, тожествен с буржуазным пониманием окончательной цели жизни, подобно буржуазному духу подчиняет личность и свободное ее призвание устроению земного здания, предает за хлеб земной великую мечту о небе. Происходит только арифметическое перераспределение благ, уравнение того, что и раньше было, но переворота никакого не происходит, ничто новое в мире не появляется. Социал-демократическая религия продолжает мещанско-буржуазное дело устроения жизни, укрепления царства земного и последовательный буржуазный позитивизм должен привести к социал-демократизму. «Новый» человек будущего социалистического общества и есть последовательный, окончательный «буржуа», гражданин этого мира, устроивший благополучно мир. В социал-демократии нет никакого противоядия против мещанства, против неблагородства будущего социалистического человека, для этого она недостаточно радикальна. Социал-демократическая религия очень крайняя и в своем роде предельная, но не радикальная, не глубокая, это религия призрачного бытия, действительного небытия. А может ли быть небытие радикально, имеет ли небытие корни в основе мироздания? Социал-демократическая религия не уничтожает царства мещанства, а всех делает мещанами, чтобы были «миллионы счастливых младенцев». «Счастливые младенцы» так и умрут, не ведая смысла жизни, не исполнив своего высшего предназначения.

       Демонизм этой религии страшен, так как страшно небытие, так как страшна безличность, так как страшно мещанское счастье этого мира, пустое, освобожденное от вечных ценностей. Поразительно, до чего отсутствуют в социал-демократии поэзия и талантливость, до чего невозможен в ней гений. В социал-демократическом духе нет никакого стиля, дух этот убивает стиль в человеческой жизни, и революционеры с религиозно-социалистическими надеждами всегда бесстильны. Ведь стиль есть кристаллизованное богатство бытия, есть качество, а не количество, индивидуальность, а не массовая безличность. Стильная культура связана с глубочайшими различиями в мире, с подъемами, а не с всеобщим безразличием и безличием. У аристократии было много благородных, дорогих нам черт, которых нет, — увы! — в нарождающейся демократии: нет в ней рыцарства и мало в ней благоговения к священному. Есть вечная эстетика в старом стиле, есть прелесть в старых вещах, в иных старых чувствах, а демократы новой религии не любят красоты, не ценят уже никаких предметов, не восхищаются благородными вещами. Когда чувства тысячелетние, вечные будут вытравлены, когда исчезнут ощущения, связанные с мистической стихией мира, то исчезнет благородная порода, заменится благородство нигилистическим благополучием. И скучно станет жить. Буржуазность и мещанство — категории духовные, а не социальные. Пролетариат может быть так же буржуазен, как и всякий другой класс, социалист может быть мещанином, как и всякий другой человек. Глубины духа (равно как и плоти), в которых находим или высшее благородство или окончательное мещанство, не социальной обстановкой определяются.

       В конкретных экономических требованиях социал-демократии, во всем, что устраняет эксплуатацию и обращение с человеком, как со средством, уничтожает классы, обобществляет производство, не только нет никакого зла, но есть огромное добро, и в этой правде социализма — великий соблазн. Не материя социализма есть зло, а дух его, обоготворяющий материю жизни, — зло. Буржуазность и капитализм, экономическая эксплуатация и привилегии — несправедливость и мерзость не только с социал-демократической точки зрения. Нужно отнять у социал-демократии право монополии на социальную справедливость, на истину социализма. Нужно критиковать социал-демократическую религию не с буржуазной точки зрения, не старое зло ей противополагать, а новое добро, призвать ее на суд иного мира. Ведь материалистическая социал-демократия есть законное дитя буржуазной культуры, всего этого обоготворения материального благополучия и устроения жизни, и продолжает это буржуазное дело, доводит его лишь до конца, до предельно-справедливого мещанства. Религиозное начало личной свободы и личной любви должно быть соединено с правдой социализма, подчиненного религиозному смыслу, а не подчиняющего себе религию.

       Социал-демократия — parvenu в мировой истории, она недавнего происхождения, буржуазного происхождения, — не имеет корней в глубине мировой жизни. И она с такой неблагородной враждой относится к вечному. Социал-демократическая религия популярна более всего у разночинцев и отщепенцев, потерявших связь с мистическим народным организмом, у людей, лишенных породы, у неорганических людей. Я говорю о «социал-демократии», так как дух этот наиболее сконцентрирован, наиболее выражен и воплощен именно в этом учении и направлении, но все это применимо и к другим оттенкам мещанско-социалистической и мещанско-демократической веры, к социалистам-революционерам и пр. Значительная часть русской интеллигенции заражена этим духом, разорвала связь с первозданной стихией мира, страдает рационалистическим худосочием, беспочвенностью, превращающей социальный революционизм в профессию. Иные русские интеллигенты мучатся бессознательной религиозной жаждой, превращают свою жизнь в подвиг, но большая часть соблазнена духом земли, который так далек от мистической сущности земли. Религия социализма есть предел рационализма, последнее его воплощение, торжество человеческой рассудочности, вызывающее столь безрассудные страсти и также непокорность Вечному Разуму. Марксизм верит и не сомневается, что в человеческой истории восторжествует разум земли, объективированный человеческий рассудок, что все пойдет логично, будет устроено рационально, будет рационализирована жизнь без остатка. В этой рационалистической вере никто и ничто с марксизмом не сравнится. Марксизм верит в логику материи, полагается на рациональность развития материальных производительных сил; материализирует гегелевский панлогизм, а Логос отрицает, от Смысла мира отворачивается.

       Марксизм выводит социализм из интересов и учит создавать его путем силы, поэтому он продолжает дело биологической борьбы за существование, целиком покоится на природной необходимости. В социализме есть объективная справедливость, отблеск вечной правды, обязательной для каждого существа; но социал-демократия упорно затушевывает эту правду, подчиняет ее интересу и необходимости. Социал-демократия идолопоклонствует перед пролетариатом, как грядущей силой, восхваляет его за то, что эта новая аристократия одна только окажется приспособленной к новым условиям жизни, презирает все остальное человечество, как обреченное на смерть. Не пролетариат для нее хорош, потому что в нем правда, а правда хороша, потому что она пролетарская. В этом привилегированном положении пролетариата, как нового критерия истины, можно найти особый вид демонизма, но нельзя найти истинного демократизма. Демократизм в том, чтобы относиться к каждому человеку, как к личности, оценивать его по индивидуальным качествам, независимым от социальной обстановки и находящихся вне человека вещей. А пролетарское классовое положение есть внешняя вещь; пролетарское положение часто бывает связано с очень дурными качествами личности. Социальные страдания, угнетенность и озлобленность не гарантии раскрытия истины и правды для человеческой души. Высоко оценивать людей, потому что они пролетарии, это то же, что оценивать их на том основании, что они дворяне или богаты. В идолопоклонстве перед пролетариатом исчезает образ личности: это поклонение силе за то, что она сила, как некогда поклонялись Феодалам, а в XIX веке — буржуазии. Правда должна победить интерес, личность человеческая должна возвыситься над пролетариатом, как и над всяким историческим классом и сословием. Справедливые интересы пролетариата — это только подчиненная часть объективной правды. А кроме пролетариата не перед чем уже социал-демократия не благоговеет, не поклоняется уже гениям и героям, не признает посланников свыше.

       Демоническую жестокость революционного социализма я вижу прежде всего в том, что эта новая вера считает возможным и должным для счастья тысячи одного сделать несчастным и даже уничтожить, превратить в средство. Это и есть соблазн отвлеченного гуманизма, который так зло заботится о человеческом счастье. Только религиозный свет делает понятным ужас этой доброй веры. Каждый, каждый человек, всякая живая душа в мире, всякое поколение, прошлое, настоящее и будущее, нервный и последний, сильный и слабый, всякий, всякий есть цель, а не средство, имеет безусловное значение и предназначение, имеет равное право на жизнь и счастье со всеми остальными. За каждое человеческое существо мы ответственны перед общим Отцом и никто не может сказать: «я не сторож брату моему». Нельзя быть жестоким относительно прошлого во имя счастья будущего. Мы не можем вернуться к той языческой жестокости, которая убивала стариков за бесполезностью. В старых чувствах, традициях, навыках не одно только зло, и право же иное старое лучше, чем новый нигилизм. Ни одно поколение, ни один человек не есть только средство, хотя бы и для счастья всего грядущего человечества. Различие в сумме счастья между различными классами и различными эпохами истории не так велико, как принято думать. В самом понятии счастья нет ничего объективного, оно сплошь субъективно: у самого «несчастного» есть свои радости, неведомые самому «счастливому», у самого «счастливого» есть свое горе, неведомое самому «несчастному»; само страдание часто бывает лишь хитрым средством чувствовать себя лучше. Никакого роста счастья в истории человечества нет и быть не может, и говорить можно лишь о переходе к более высокому качеству счастья. Да и не счастье мы должны осуществлять для кого-то, в какое-то будущее время, а правду, абсолютную правду.

       Счастье приложится. Правда же осуществляется не насилием, а рождением к новой жизни. Нужно причинять как можно меньше насилия и горя каждому живому существу, в каждый данный момент бытия, осуществлять правду ежесекундно, а не создавать благополучие для будущего, во имя которого все дозволено. Этой религиозной истины не понимает ни религия государственности, жертвующая личностью во имя фикций, ни религия революционизма и социализма. Если только жестокостью, зверством, кровавыми жертвами можно сохранить мир старый или уничтожить его и создать мир новый, то пусть лучше мир погибнет. Тайна личности и соборного соединения личностей только в религиозном опыте открывается, но есть в мировой культуре пути к ней ведущие.

       Социалистическая общественность вызывает к себе очень страстное отношение, так желанна она для огромной массы человечества, но нет ничего неопределеннее этого будущего общества. Самый верующий социалист затруднится ответить на основные вопросы о грядущем соединении людей. Социалистическое общество мыслилось до сих пор социалистическими мыслителями исключительно экономически. Только с этой стороны вырисовывалась картина, как будто экономическим обществом исчерпывается соединение людей. Влюбились в обобществление орудий производства, в экономическом коллективизме увидели бога. Но что такое социализм с государственной и правовой точки зрения, каковы будут границы власти в новом обществе, каково взаимоотношение личности и общества? Государственно правовая теория социализма до сих пор не выяснена и теория экономического материализма препятствует выяснению. Некоторые социалисты слабым голосом пытаются утверждать, что в будущем не будет государства, что насилия не будет, что все договоры будут свободно выполняться, но сами, кажется, плохо верят в этот наивный утопизм. Грядущее экономическое общество будет принудительным и насильственным союзом людей, будет государством и государством полновластным, неограниченным, обожествленным. Социал-демократы менее всего анархисты, хотя тактически иногда стоят за анархию; они мечтают о сильной власти, о диктатуре, временно пролетариата, вечно народа-человечества, о принудительной организованности, об устроении общежития извне, а не изнутри, из необходимости, а не из свободы. Социализм есть один из видов государственного позитивизма, обоготворения земного государства, признания за государством суверенности, высшего критерия всех прав и свобод. Социалистическое государство будет основано на совершенном и окончательном народовластии, на абсолютно неограниченном характере коллективной общественной воли. Это какая-то лжесоборность, в которой личность окончательно тонет и исчезает. Права личности, ее значение, ее свобода зависят от вне личности лежащего центра жизни, от собранной в государственную власть народной воли. Захотят — признают за личностью права, захотят — урежут, захотят — отнимут совершенно. Ни свобода совести, ни свобода слова, ни иная свобода не признаются абсолютными по своей ценности, будут оцениваться по утилитарным соображениям общественной власти. Социалистическое государство есть новая форма абсолютного государства, неограниченная никакими безусловными ценностями и идеями, никакими неотъемлемыми правами личности, никакой религиозной правдой. Кесарево, — государственно утилитарная общественность, окончательно признается выше Божьего, — абсолютно-ценного в личности. Социализм в его социал-демократической форме есть государственный позитивизм и государственный абсолютизм и нет в нем гарантий против якобинского и демагогического деспотизма. О праве социалисты не любят говорить. Бесцветные и довольно банальные опыты Менгера не вносят ничего существенного в правовую интерпретацию социализма. Но можно с уверенностью сказать, что социализм есть попытка заменить все частноправовые отношения отношениями общественно-правовыми, то есть устранить окончательно гражданское право и утвердить исключительно право государственное. Всякое право коренится не в природе личности и не в объективной сверхчеловеческой правде, а в экономическом обществе, т.е. в последнем счете в государстве. Государство есть единственное юридическое лицо; никаких других юридических лиц нет и не должно быть. Вся человеческая жизнь и все правоотношения между лицами подчиняются основной задаче — организации общественного производства. Социализм имеет сильно выраженную централизующую тенденцию и в руки государственной власти передает организацию производства, сосредоточивает огромные, невиданные еще силы. В восточных деспотиях не было такой безграничной и сильной государственной власти, какая мыслится в государстве социалистическом, устранившем все формы гражданских прав личности. Ведь право собственности будет принадлежать не свободно образованным, федеративным общинам, а единственному юридическому лицу — государству, владеющему всем миром. Управление при этом будет не общественное, а бюрократическое; не самоуправление автономных общественных единиц и союзов ляжет в основу организации и гармонизации жизни, а государственная централизация, властные приказы из центра, ничем не ограниченного. Общественная организация производства для социалистов слишком часто является огосударствлением, переходом всего в руки государства. Говорю все время не о нейтральном социализме, о котором речь впереди, а о радикальном социализме, претендующем стать религией; социализм этот в пределе своем всегда тяготеет к коммунизму. В германской социал-демократии, особенно в правом, ревизионистском ее крыле очень много нейтрального и для нас вполне приемлемого, но я все время имею ввиду умопостигаемую сущность социал-демократии. Социал-демократический дух исторически и психологически унаследовал идею всемирной Римской империи, государственного чудовища с мечом кесаря, и все отдает он кесарю, хотя называет уже это народовластием. Этому окончательному торжеству государственного права и неограниченной государственной власти можно противопоставить не буржуазное право частной собственности и не анархию экономической жизни, а абсолютное право личности и общественную организацию экономической жизни в свободных федеративных союзах и самоуправляющихся земских единицах, объединенных в нацию не государственным насилием, а соборным духом, основанным на любви. Вселенская церковь нам грезится, а не вселенское государство, теократия, царство Божье и на земле, а не царство кесаря и иной власти человеческой. Общинный, внегосударственный социализм, органически развивающийся из земского хозяйства, в широком смысле этого слова, связанный с органическим перерождением в первоосновах общественной ткани, вполне соединим с свободной теократией и может противостоять соблазну Великого Инквизитора. Об этом мы еще будем говорить ниже.

       С правовой точки зрения можно мыслить социализм, совершенную организацию экономической жизни и совершенное распределение, при полном торжестве гражданского права и окончательном устранении права государственного. Так отчасти было у Прудона. Буржуазная собственность ведь не есть основа гражданского права, а его искажение, так как нет начала более враждебного личности, чем пресловутая буржуазная собственность и буржуазное право наследства. Гражданское право до сих пор было основано на роде, было родовым правом, а должно быть основано на природе личности, взятой вне всякого рода. Декларация прав была уже в принципе восстанием против царства безличного рода, но по многим причинам содержание этой вечной декларации не было раскрыто дальнейшей историей. Высшим и последним судилищем гражданского права, источником объективной его правды, отличной от всякого субъективного произвола, может быть право церковное, право богочеловеческой соборности. Таким образом, социалистическое общество может стать не государственным, а гражданско-церковным, т.е. теократическим. Гражданство рода должно быть побеждено гражданством личности, не реализующейся в буржуазном обществе. Социалистическое государство, основанное на марксизме, есть новое торжество стихии рода. Родовое, природно-безличное и безбожное начало торжествовало в буржуазном строе, в буржуазной собственности и буржуазном праве наследства, и ему же готовится торжество в социалистическом государстве. История общественности не знает еще настоящего торжества личного права, истинного гражданско-человеческого права, так как никогда еще в основу общественности не было положено начало личности, ее трансцендентная природа, ее неповторимые качества. Ничего личного нет в современной частной собственности и не будет в государственной собственности социализма. И необходимо искать противоядия от безличных, отвлеченно-государственных, централистически-властолюбивых тенденций социалистической религии. Это противоядие может быть только в идее вселенского религиозного общества, которое увенчает здание общественности личностью. В социалистической религии опять по новому будет торжествовать природная необходимость, власть рода человеческого, собранного окончательно и воплотившегося в земном божестве. И выход отсюда — сверхприродный, богочеловеческий, а не человеческий только.

       Натуральный, антирелигиозный социализм есть окончательное торжество и воплощение, последнее выражение природной необходимости и связанности. К безграничной власти натурального человеческого рода в социалистическом государстве ведет природно-родовой, только человеческий путь развития. Лже-религиозная социалистическая соборность есть форма родового порабощения личности, как бы обобществление всех порабощений и подчинение единой порабощающей точке. И это путь окончательного и последнего рабства. Вместо тысячи поработителей создастся новая сила одного центрального поработителя, обожествленного человеческого рода, натурального рода, — вот и все.

       Не ощущая и не понимая личности, религия социализма совершенно неверно толкует равенство в смысле уравнения, смешения индивидуальностей, обезличения в однородной массе. Ничто качественное и индивидуальное не ценится. Неправедно, несправедливо сословное и классовое неравенство, основанное на политических и экономических привилегиях, неравенство, связанное с внешними вещами, присвоенными людьми, с формами собственности и властвования над людьми, и социализм прав, поскольку направлен против этого противоестественного неравенства. Но религия социализма идет гораздо дальше и посягает на внутреннюю сущность личности, на естественную иерархию человеческих душ, на индивидуальное предназначение каждого лица в мировой гармонии. Всех хотят уравнять в назначении и назначением этим признать однородную общественную пользу, обязательную службу земному процветанию рода человеческого. Призвание мыслителя и поэта, мудреца и художника не будет лелеяться, творчество не будет цениться особенно, и великие книги и картины не сделаются предметом народной гордости и поклонения; люди высшего призвания и особого положения в божественной иерархии индивидуальностей будут рассматриваться лишь как общественно-полезные единицы и не более. В социалистическом обществе не мыслится существование пророков и мудрецов, великих учителей жизни, творцов и гениев, царей в царстве духа. И социалистическая религия, пропитанная завистью и самолюбием, принимает меры к тому, чтобы в будущем обществе не было ничего слишком великого, способного вызвать к себе слишком большое уважение, а потому и зависть. Лже-религиозный демократизм наших дней раздувает самолюбивую страсть каждого быть выше всех, подыматься на ходули, быть маленьким божком, ничему уже не поклоняться, ни перед чем не благоговеть. По духу социализма каждый должен бороться не только против экономического и политического угнетения, сословного и классового неравенства, что очень справедливо, в чем правда социализма, но и против иерархии индивидуальностей, предвечно-данной в плане божественной гармонии. Все равны перед Богом, всякий имеет значение абсолютное, если исполняет свое индивидуальное предназначение, занимает свое место в мире, становится личностью, образ которой вечно пребывает в творческой мысли Божества. Сама идея личности, как некоторой единственной и неповторимой монады, связана тесно с окончательным религиозным иерархизмом, с объективно-метафизическим (не социальным) неравенством. Окончательная задача правды социализма и демократизма в том и заключается, чтобы, освободив человечество от случайного и противоестественного неравенства, установить неравенство истинное и объективно-справедливое, т.е. расчистить почву, из которой поднимется личность во внутренней своей сущности и внутреннем своем отличии от всякой другой личности. Не богатством, не знатностью происхождения, не внешними вещами и не родовыми свойствами, а силой духа, внутренним правом личности должна создаваться реальная иерархия. Не ложное и мистически нереальное призвание знатного барина и правителя, землевладельца и капиталиста, а истинное и мистически реальное призвание поэта и мыслителя, пророка и мудреца, должно охранять от нивелирующей тенденции революционного социализма, враждебного всему качественному и индивидуальному. Для пользы бескачественной человеческой массы безбожно было бы истребить великие памятники, книги и картины, принести в жертву мыслителей, художников и пророков. Человечество потому только и делается достойным существования, что высокие горы поднимаются в творимой им культуре. В религии социализма является в мир какая-то злобная ненависть к слишком высоким качествам, и религия эта хотела бы истребить все слишком гениальное, творческое, слишком прекрасное и ослепительное своим духовным богатством во имя призрачного равенства пустоты и небытия. Это Великий Инквизитор хочет осчастливить миллионы младенцев и вырывает корни, из которых растут цветы вечной красоты, а для нее стоило жить. Пределом этого безкачественного уравнения будет не равенство личностей, а равенство во всеобщем небытии, равное небытие. И говорят уже: пусть лучше ничего не будет, ни единой личности, ни глубоких вод, ни высоких гор, лишь бы была механическая однородность. В этих злобных чувствах сказывается не правда социализма, о которой мы будем говорить дальше, а грядущее зло, дьявольский соблазн.

       Слишком верит социализм в политику, в единственность и окончательность политического пути спасения, в политические Формы и Формулы.[3] В социал-демократии завершается давно начатый буржуазией процесс обоготворения политики, которая делается все более и более отвлеченной, оторванной от центра жизни и, наконец, сама превращается в единственный центр жизни, з религию. Думают, что достаточно изменить вне человека находящиеся вещи и сам человек изменится, что из злых чувств и желаний можно внешним, механическим путем создать какую угодно добрую общественность. Социал-демократы в теории много говорят об изменении сознания масс и о социальной эволюции, развитии производительных сил, но, в сущности, на практике верят в политическую алхимию, исповедуют культ политических Форм, возлагают все свои надежды на всякого рода политические диктатуры, политические перевороты, демократические республики, всеобщие, равные, и пр. голосования, словом, на желанную для них политическую власть. В революционной атмосфере социал-демократия окончательно перестает говорить о развитии и росте сознания, об органическом изменении человеческих чувств и желаний, о перерождении общественной ткани и жаждет лишь силы и власти. Русская социал-демократия начинает верить в голый факт захвата политической власти безотносительно к состоянию общественного сознания и распределению общественных сил. Учредительное собрание сделалось для нее фетишем, в него верят так, будто это что-то большее, чем голая форма, в которую можно влить любое содержание.

       Безумно думать, что политикой можно окончательно соединить людей, преодолеть вековечный раздор человеческий. Нейтральная, отвлеченная, ничему не подчиненная политика есть начало раздора и вражды, и всякая политическая страсть вызывает противоположную политическую страсть, политическая ненависть будит в человеке зверя. Культ политических форм всегда приводит к пустоте. Ни либеральная, ни демократическая, ни социалистическая республика, ни иная какая-нибудь форма не может спасти человечество, очеловечить его, соединить с Высочайшим в жизни, если сущность людей останется неизменной, если сознание людей останется поверхностным, если последняя воля человечества и последняя любовь его направлена на тот же старый мир. Есть в мире одна только гарантия крепости новой свободной жизни — изменение сознания людей, перерождение их душ, новая воля и новая любовь, сила чувств и желаний, крепких, как скала. Никакое переодевание не скроет старых язв, разъедающих человека, не преодолеется кризис извне, так как для новой жизни новый Дух должен сойти на человечество. Политика и социализм должны сделаться сознательно религиозными, подчиненными абсолютному центру жизни, тогда только они потеряют свой антирелигиозный и обратно религиозный характер, тогда только будет побежден зверь политики и земной бес социализма. Поистине прав был Фихте, когда характеризовал нашу эпоху, как «состояние завершенной греховности», и мы жаждем перехода к «состоянию начинающегося оправдания».

       Предвижу негодующее возражение против всего сказанного мною о социал-демократии, хотя говорил я лишь о зачинающейся в ней религии. Еще раз скажут: слишком много говорите о каком-то несуществующем зле будущего, в то время как так ужасно зло прошлого и со злом этим борется социализм; нужно уничтожить рабство и эксплуатацию, политический и экономический гнет, а потом уже говорить обо всем этом. Это — банальное и близорукое возражение. Ужасно зло прошлого, зло изначальное, рабство элементарное; должно освобождать от него человечество, и я буду говорить о правде социализма в этом освобождении. Но еще ужаснее зло будущего, зло последнее, конечное рабство духа и за него каждый из нас отвечает, так как каждый свободен служить его воплощению или отвергнуть его и бороться с ним. Прогресс не есть нарастание добра и отмирание зла, это гораздо более сложный процесс освобождения и раскрепощения мировых и человеческих сил для последней борьбы добра и зла, для окончательного выявления и воплощения глубочайших основ бытия. Ни самодержавное государство, ни капитализм, ни первобытное зверство не имеют большого будущего; будущее это есть только у зла прогрессивного по своей внешности, у антирелигиозной религии социализма. Прогрессивный процесс освобождения должен совершиться до конца, но этим человеческим только процессом не решается еще судьба человечества в последней сверхчеловеческой борьбе. То, что относится в социализме к человеческому процессу освобождения, есть правда социализма, то, что переходит в сверхчеловеческий процесс воплощения земного бога, в окончательный соблазн хлебом земным, есть ложь и грядущее зло социализма, обратная религия, лже-соборность царства искусителя. Для лучшей, героически настроенной части русской интеллигенции социализм был мечтой о правде на земле, о Граде Божьем, и тут была роковая ошибка сознания, которую необходимо вскрыть.

[1] Глава из книги, представляющей опыт религиозной философии общественности. В другой главе «Правда социализма» я защищаю социализм в своем понимании.
[2] Особенно обнаруживается эта зависимость экономических отношений от религии в жизни средневековья, необъяснимой материалистически.
[3] Есть социалисты, совершенно отрицающие «политику», но слово политика я употребляю здесь в обширном и специфическом смысле и имею ввиду главным образом социал-демократов.

Правда социализма
Н. А. Бердяев

«Я не буду опровергать социализм. Обыкновенно он опровергается теми, которые боятся его правды. Но мы держимся таких начал, для которых социализм не страшен. Итак, мы можем свободно говорить о правде социализма». Глубоко верны эти слова Вл. Соловьева: нужно признать правду социализма и тогда не так опасна ложь социализма. В предшествующей главе я опровергал не социализм, а религию социализма. Я ничего общего не хочу иметь с обычными лживыми и лицемерными нападками буржуазного мира на социализм, с ограниченной, корыстолюбивой злобой против социализма современных хозяев жизни. Против правдивой сущности социализма не было сделано ни одного возражения из буржуазного лагеря, которое не оказалось бы неискренним и жалким, возражения эти  —  соломинка, за которую хватается утопающий. Мир буржуазный и мир социалистический находятся в одной плоскости, держатся тех же основных начал, однородного взгляда на жизнь, и буржуазная общественность должна будет уступить место общественности социалистической, как бы мы ни определяли последнюю более детально. Социализм в той или иной форме есть закономерный, неизбежный и справедливый вывод всего буржуазного развития. Пусть буржуазное человечество поклоняется земному богатству и земной власти, это богатство и эту власть раньше или позже придется по справедливости разделить, тут наглость буржуазных возражений не поможет. В современной религии буржуазно-мещанского мира нельзя найти настоящего противоядия ни против правды социализма, ни против лжи социалистической религии, так как последняя питается более всего современной буржуазностью. Любой буржуа толкает мир по пути грядущей религии социализма, о которой мы уже говорили, не менее, чем любой социал-демократ. Марксизм в сущности изобличает капиталистическое происхождение пролетарского социализма и буржуазную его природу. Марксистскому духу близок буржуазно-капиталистический идеал производительности, идеал материальной мощи земного царства. Марксистский социализм хочет только довести до конца буржуазное дело устроения жизни и по-своему прав, он последовательнее в своей буржуазности, чем представители вырождающихся буржуазных идей. Тенденция к социализму, к социализации общественной жизни есть экономическая неизбежность и экономическая справедливость в плоскости, покоящейся на началах позитивных, т.е. тех началах, на которых стоит и буржуазное общество. Процесс социализации есть нейтрально-человеческий процесс освобождения от власти вещей и может быть соединен с религией и подчинен ее задачам, но буржуазный позитивизм и буржуазная неправда современного мира усиливают ту тенденцию в этом процессе, которая превращает нейтральный социализм в религию социализма, несущую новое зло и продолжающую дело старого буржуазного зла. Социалистическая лжерелигия есть только последнее завершение буржуазной лжерелигии, есть окончательная победа буржуазности и окончательное ее повсеместное распределение, справедливое разделение буржуазного духа и буржуазных богатств.

Быть либералом и не быть социалистом  —  вот отвратительная, лицемерная ложь, столь принятая в буржуазном мире. Ведь чистые принципы либерализма  —  свобода, равенство и братство, права личности и прочие хорошие вещи, все это обязывает к социализму. Социализм есть исторически и логически неизбежный вывод из либеральной декларации прав человека и гражданина. Свобода и равенство не должны ведь оставаться пустыми формами, должны быть на деле осуществлены, права личности должны быть связаны с возможностью их действительной реализации, с соответствующей социальной силой, уделенной каждому человеку. Буржуазные формы частной собственности совсем не вмещаются в рамках декларации прав и не оправдываются принципами либерализма. Возведение исторического права собственности в право естественное есть настоящее грехопадение буржуазии, коренная ложь, прикрытая высшей идеологией. Либеральная свобода и либеральное равенство привели в капиталистическом обществе к полному порабощению личности, к превращению человека в орудие производства, к новому закрепощению народа внешним материальным предметам. Глубокое противоречие между прекрасной формой и скверным содержанием либерализма может быть снято только отказом от отвлеченности и формализма, решением перейти к социализму как способу реализации свободы и равенства, осуществления прав личности. Праведный социализм и есть социализм либеральный, протекающий в рамках декларации прав, коренящийся в вечных и абсолютных правах личности. Буржуазный, антисоциалистический либерализм так же плох, как и безличный, анти-индивидуалистический социализм или коммунизм. Либерализм устанавливает цели и принципы общежития, социализм  —  средства и методы для реализации этих целей. Либеральный социализм одинаково должен быть чужд и доктринерства буржуазного и доктринерства социалистического; не претендуя быть религией, он заложен в религиозных корнях человеческой природы. Правду социализма мы можем выводить только из правды о личности, а затем уже приводить ее к правде об общественности. Но в социализме нет и быть не может никакой окончательной и абсолютной правды, в нем нельзя найти целей жизни, в нем даже нет никакой самостоятельной идеи. Социализм есть только условное и относительное указание на средства и методы, которыми в известную эпоху можно организовать питание человечества, решить проблему насущного хлеба так, чтобы был достигнут максимум свободы каждой личностью, чтобы до минимума было доведено порабощение и власть человека над человеком. Организовать производство и извлечь наибольшее богатство можно только коллективно, но в этом коллективизме нет никакой принципиальной идеи, социализм этот есть вопрос исторически-обусловленной техники. Это работа скромная и подчиненная, подчиненная высшим целям. Даже либерализм в существе своем имеет больше идейного содержания, так как устанавливает принципы личности и свободы как непреходящие основы общественности.

Древнее проклятие неизменно тяготеет над человечеством: в поте лица своего добывать хлеб свой. В природном, испорченном мире человек должен побеждать природу, вырывать у нее нужное для жизни, человечество вынуждено организованно бороться за существование. То, что есть истинного в экономическом материализме, в этом древнем проклятии было уже сказано. После смерти забота о хлебе насущном  —  самое тяжелое последствие мирового и распадения и порабощения. Но как нельзя природным, только человеческим путем победить смерть, так нельзя силами естественно-человеческого прогресса окончательно победить нужду, решить окончательно проблему хлеба земного. Религия социализма и есть вера в то, что природным путем можно окончательно и предельно насытить человечество хлебом земным ценою поклонения этому хлебу и отказа от хлеба небесного, что можно человеческим путем снять древнее проклятие, оставив мир распавшимся и порабощенным, т.е. не воссоединив с абсолютным бытием. Но чисто человеческий процесс борьбы с природной необходимостью, исход из состояния звериного должен быть доведен до конца. В этой религиозно-нейтральной среде происходит процесс очеловечения, относительного (не абсолютного) освобождения от власти материальных вещей и звериных инстинктов, высвобождение и выявление человеческих сил для окончательной и сверхчеловеческой уже борьбы со смертью и порядком природной необходимости. Социальный вопрос, столь поразивший и загипнотизировавший людей нашей исторической эпохи, есть вопрос новой организации питания человеческого, освобождение людей человеческим (не Христовым еще, но и не Антихристовым) путем от власти вещей, от непомерного гнета природной и социальной материи.

Капитализм развил материальные производительные силы до небывалых размеров и имел свою миссию в истории человеческой победы над природой, хотя слишком дорогой ценой достались его благодеяния. Экономическая жизнь человечества в капиталистическую эпоху превратилась в отвлеченное, самодовлеющее начало, никакой правде не подчиненное и себе все подчиняющее. Не случайно капиталистическая эпоха совпала с наибольшим развитием рационалистического сознания и позитивизма. Никогда еще человек не был до того превращен в средство и орудие, как в эпоху экономического индивидуализма и хваленой экономической свободы. Человечество делало победоносные успехи в материальной культуре, а ценность человеческой жизни умалялась, человек порабощался созданной им материальной средой, органический дух человечества дробился и угашался. От природной материи, от естественной необходимости человечество до известной степени освобождается, но попадает в еще худшее рабство к социальной материи, к экономическим предметам. И растет сознание, что так или иначе пора положить предел власти чудовища-капитализма, пора свергнуть кумир Молоха, пожирающий человеческие жизни. Огромный класс общества, более всего трудящийся над завоеванием материальных богатств, превращен в орудие капиталистического производства и его справедливое негодование требует удовлетворения. Не социально-экономическая необходимость, на которую одинаково любят ссылаться и буржуа и марксисты, тут виновата, причина глубже,  —  в первоосновах человеческого духа, в которых ощущается смысл жизни и сознается ее верховная цель. Буржуазный позитивизм объявил все дозволенным во имя преуспевания материальной жизни, оторвавшейся от своей цели, и социализм напрасно поспешил принять наследие буржуазного позитивизма. Бесстыдное рассудочное начало, бес здравого смысла начал хозяйничать в жизни и направлять первобытные звериные инстинкты по рациональному руслу. Жизнь огромной массы людей управляется ныне экономическим рассудком, все ценности жизни связываются не с человеческой личностью, а с прикрепленными к человеку социальными вещами, с материальной силой, не зависящей от внутреннего существа и достоинства личности.

Зло капиталистического строя, в конце концов, сводится к тому, что он создает бытие фиктивное и угашает бытие подлинное. Все ценности буржуазно-капиталистического мира кажущиеся, фальшивые, призрачные, все настоящее умалено в своем достоинстве, принижено. Достоинство личности определяется в этом мире не ее внутренними качествами, духовными и плотскими, не ее действительной природой, а внешними вещами, которыми эта личность не по заслугам своим обладает. Буржуазный мир ценит в человеке его собственность, его социальные предметы, самого же человека и не ценит и не видит. Могущество человека в капиталистическом обществе определяется не тем, что он есть, его умом, характером и другими качествами, а тем, что у него есть, принадлежащей ему социальной материей. Даже благороднейшие представители буржуазного общества оценивают людей по их социальному положению, для них интересны люди с «положением». Орудиями борьбы за существование и преуспевание в жизни являются не органические, индивидуально-наследственные силы и качества, а силы органически не наследственные, социальные вещи, полученные без усилий. И люди на все способны для защиты своей собственности, так как защищают этим свое фиктивное место в мироздании. Буржуазно-капиталистическая собственность и буржуазное право наследства есть в существе своем крайнее отрицание личной собственности как результата личного труда и усилий, личных качеств. В буржуазном институте собственности торжествует не то, что личности на потребу, что ее радует и ей действительно нужно, а то, что нужно безличному Молоху  —  капитализму, превратившемуся в цель, фетишу буржуазности. Что бы ни говорили юридические и социологические теории, фальсифицирующие истину, но так называемая частная собственность, которой поклоняется буржуазный мир, не в природе личности заложена и слишком часто против достоинства личности направлена. Частная собственность есть семейно-родовой институт, право наследства есть культивирование безличного рода. Капитализм довел только до крайнего выражения безличное начало общественности и довел до крайнего напряжения не чувство индивидуальности, а противоположный всякой индивидуальности эгоизм. Всеобщее обезличение и всеобщий звериный эгоизм  —  вот душа капитализма. Власть количества социальной материи, однородной монеты, над всякими индивидуальными качествами  —  в этом главное орудие беса капитализма. Старые, докапиталистические формы общественности грешили тем же, ставили достоинство личности в зависимость от ее социального положения, от случайных внешних вещей, а не от внутренних коренных качеств, но в капитализме зло это приняло новую и усиленную форму. И раньше к личности относились по ее происхождению, ценили в ней не индивидуальный ум, красоту и духовную силу, а общественную власть, но никогда еще не бывало такого господства бескачественной материи. И в феодальном строе посчитали за рыцаря хама в душе, если он рыцарем случайно рожден и унаследовал внешние предметы, необходимые рыцарю; обращались с истинным рыцарем духа как с рабом, если судьба случайно не наделила его рыцарскими вещами. Но никогда еще не было такого поклонения хамству, как в капиталистическом обществе, никогда прежде нельзя было всего купить за деньги. Буржуа, который занял место в жизни, вооружившись бескачественной и не им добытой остальной материей  —  капиталом, всегда хам в душе, всегда кичится своим фальшивым и кажущимся бытием и не только калечит человеческую личность рабочего, превращая ее в средство, но и сам не имеет образа человеческого, и его личность превращается в орудие капиталистического фетиша. Социализм хочет освободить личность от гнета вещей и предметов, дать ей возможность обнаружить свое действительное бытие, стать во весь свой естественный рост, определиться своими внутренними качествами, и в этом  —  правда социализма; социализм есть способ выявления личности такой, какова она есть независимо от внешних вещей, есть способ обнаружения естественного и справедливого неравенства людей, разнообразия индивидуальностей, которые раньше стирались насилием социальной материи, и достигает этого социализм путем установления равенства для внешних вещей.

Великая моральная, а, в конце концов, и религиозная правда социализма в том, что он окончательно провозгласил труд источником права на жизнь. Только трудящийся достоин пропитания и только трудовое общество справедливо и достойно жизни. Вместе с тем, социализм справедливо осуждает классовое устройство общества, классовый антагонизм и классовое угнетение. Общество должно быть не классовым, не раздробленным, не механическим скреплением враждующих сил, а живым организмом, обществом народным. И нельзя в нашу эпоху не быть социалистом, оставаясь в пределах моральности. Образование классов было умерщвлением народа как органического единства, было раздроблением живого народного духа. Это рационалистический разрыв, отвлечение частей и угнетение одной части другой. Дух Божий не живет в классовом обществе и нет благословения над обществом, раздираемым классовой борьбой и угнетением. Должна быть моральная круговая порука в поддержании жизни людей, ответственность всех за всех; после преодоления разрыва, после органического соединения можно будет и пятью хлебами накормить тысячи. Мечта о наступлении нового органического периода, новой всенародной культуры связана тесно с народным[1] и трудовым социализмом.[2]

Правду всенародного, сверх-классового социализма мы противополагаем лжи социализма «классового», обоготворяющего пролетариат и провозглашающего новую религию. Классовый, отвлеченно-пролетарский социализм освящает только «пролетарский» труд и только пролетариат считает той привилегированной частью человечества, которая одна только ведает правду и достойна существования. Социализм марксистский и классовый обоготворяет экономический производительный труд, только его считает ценным и подчиняет все ценности жизни экономическому производству, к которому относится, как к фетишу. И социализм этот сбивается на совершенно ложное понимание трудового общества. Только физический, экономический труд признается трудом, только материальное непосредственное участие в производстве доставляет человеку место в обществе. Ценность духовного труда, психической работы, хотя бы спасающей человечество и открывающей перспективы высшего бытия, отрицается, признается ничтожной. Тут мы встречаемся с каким-то обоготворением количества материального труда как естественной реакцией на прежнее его принижение. Качества хотят изгнать из трудового социалистического общества и всю жизнь построить на количествах. Труд умственный и творческий, труд мыслителя и художника, труд, открывающий новые пути и приготовляющий противоядия от зла этого мира не оказывается ценным настолько, чтобы давать право на жизнь; от всех равно требуется бескачественный материальный труд, от творческого гения как и от простого ремесленника, не обладающего дарами свыше. С педантизмом и изуверством наваливают на человека высшего призвания бескачественную механику материального труда, не хотят приютить мудреца и пророка. Нет, и духовный труд дает право на жизнь, и индивидуальное, качественное призвание должно найти себе место в трудовом обществе. Трудовое общество может быть основано на принципе качественного труда и на завоевании себе права на жизнь выполнением своего индивидуального призвания, созданием ценностей всенародной культуры. В новом обществе какой-нибудь Спиноза или Леонардо да Винчи должны больше цениться и больше обеспечиваться, чем в прежние времена.

Трудовая теория ценности считается чуть ли не главной заслугой К. Маркса и школы «научного» социализма. Но когда, где и кем доказана эта пресловутая трудовая теория? Маркс в нескольких словах повторил то, что раньше было сказано Рикардо, и принял трудовую теорию ценности как недоказанную, взятую на веру предпосылку. Этот сильный ум безнадежно смешал научную теорию с этическим требованием.[1] В мою задачу не входит рассмотрение экономических теорий с научной стороны и я ограничусь только общими философскими замечаниями. В основании трудовой теории ценности лежат недоказанные посылки количественного, механического миропонимания, которое обоготворяет бескачественные массы, простые, механические количества. Это особого рода алхимия, верящая в то, что количество может создать какое угодно качество, что материальная масса есть единственный источник ценностей. Доказать эту теорию не только нельзя, но никто никогда и не пробовал это сделать. Маркс просто принял эту теорию от Рикардо и сделал из нее очень остроумные дедукции, но ничего не доказал и не мог примирить с фактами. Ошибки трудовой теории ценности ведут к обожествлению экономического производительного труда как единственного труда, создающего ценности, к превращению материального, бескачественного производственного процесса в фетиш. Более верная экономическая теория ценности должна быть поставлена в зависимость от общефилософской теории ценности, и это пробовала отчасти делать так называемая психологическая школа. Ошибочно ставить социализм в зависимость от теории ценности, выводить его из трудовой теории, обращенной в этический постулат, как часто делают. Моральная основа социализма в том, что нельзя превращать человека в средство, что нельзя определять его достоинство по материальным вещам, а отнюдь не в том, что всякая ценность определяется исключительно количеством экономического труда. В трудовом обществе, освобождающем личность от власти вещей, ценность будет определяться трудом и ценности будут получать только трудящиеся, но труд будет качествен и индивидуален и не будет подчинен исключительно экономическому производству как центру жизни, центр будет совсем иной и критерии заслуг для жизни будут высшие. Самый факт несправедливости и бесчеловечия в экономической эксплуатации, столь важный для моральной стороны социализма, никак нельзя установить на почве одной трудовой теории. Марксизм есть отвлеченный экономизм, обожествление экономической материи. Отвлеченной политической экономии, унаследованной Марксом от классической школы, не должно существовать, не может она решить социального вопроса.

Превращение целого класса в орудие для накопления капиталистического богатства, угнетение личности для производства предметов роскоши, выпадающих на долю немногих, не может иметь никакого оправдания. Но жертвы огромным трудом и усилиями масс для создания великого храма, великих статуй и картин, великих книг могут быть оправданы. Пора познать качества в мире и их назначение. Проблема социализма связана с религиозным призванием труда, с религиозным освящением труда как предназначенного для высшей цели. Трудиться должно не для самого себя и не для других людей, а для мирового смысла, в котором находит свое место каждое индивидуальное усилие. Путь споров людских о том, чтобы самому трудиться меньше, а других заставлять трудиться больше, есть путь ложный и безнадежный. Труд не должен быть заботой о завтрашнем дне и богатство не должно быть рабством у материальных вещей, мешающих войти в Царство Небесное. Трудиться нужно во имя Бога, и трудовая общественность должна стать теократической. Богатство в теократическом обществе не будет рабством, будет роскошью полевых лилий и птиц небесных.

Физический труд, направленный на добывание средств к существованию, тяжел, это проклятие, в поте лица добывает себе человек хлеб. Но всегда в человеческом сердце жила греза о золотом веке, о радостном труде, о труде благословенном. И социализм хочет освободить человека от труда тяжкого и непосильного, сулит радостную трудовую жизнь. Но в социализме отвлеченном, не подчиненном целям религиозным, нет сил освятить труд и трудовую общественность, одухотворить материю человеческого существования. Материя эта, униженная и оторванная от духа, ждет благословения свыше. Светская, безрелигиозная культура оставляет материальные основы жизни не освященными, не может благословить труд на радость. Но и христианство, взятое в историческом своем проявлении, не освятило материальную культуру, прокляло ее, оставило на произвол «князя мира сего» и потому не решило проблемы хлеба насущного. И тут, как и в вопросе о государстве, историческое христианство практикует дуализм: духовному существованию на небе христианство учится у Бога, материальному же существованию на земле ему остается учиться только у диавола. Материя человечества не освящается, а проклинается: не удивительно, что эта материя так безбожна, что человек так сгибается под тяжестью материального труда. Все почти старые, дохристианские религии благословляли по-своему материальную основу жизни, придавали труду религиозный характер, а христианство привело к тому страшному дуализму духа и материи, благодаря которому сделалось возможно безбожное, чудовищное по своему бесстыдству капиталистическое хозяйство, буржуазная материя жизни. Появление в мире социализма есть кризис этого дуализма. Социализм ставит дилемму: или обоготворить саму материю и ей окончательно поработить дух, как предлагает религия социализма, раскрывающаяся в марксизме, или одухотворить материю, создав святое хозяйство во имя Бога, как это должно быть в социализме, подчиненном религии. В этой неизбежности преодолеть так или иначе дуализм, достигший в буржуазном обществе предела, я вижу религиозный смысл социализма. Хозяйственная, экономическая сторона общественного бытия не может оставаться оторванной от высшего центра, должна быть подчинена вселенской цели и освящена, иначе она по роковой внутренней диалектике умерщвляет человеческий дух, приводит к небытию, уже обнаружившемуся в капитализме и буржуазности. Социализм связан с возрождением хилиастических упований, с жаждой осуществления Царства Божьего на земле, торжества религиозной правды в здешнем еще мире.

Христос осудил материальное богатство, благословил бедность, ставил в пример птиц небесных и лилий полевых, и уж, конечно, не в Евангелии могут найти для себя оправдание апологеты буржуазного общества и прислужники капитализма. Христос учил раздавать свое имущество бедным, кормить голодных и нет оправдания у Него для тех, кто хочет эксплуатировать бедных, предоставляет им голодать и умирать. Это все так, это все успело сделаться банальным, не проникнув, однако, в сердца тех, кто почитает себя за христиан. Христианская благотворительность превратилась во что-то омерзительное, подачками хотят христиане буржуазного общества откупиться от тяготеющего над ними проклятия: «легче верблюду пройти через игольное ухо, чем богатому войти в царство Небесное». Сказать, что современные христиане по-язычески ведут свое хозяйство в жизни, организуют свою материю, было бы слишком лестно. В язычестве не было безбожия и бесстыдства, а только  —  одностороннее отношение к Божеству, в христианском же мире вся материя жизни, все, что поддерживает жизнь на земле не только безбожно, но и бесчеловечно, зверски-эгоистично, явно подчинено диаволу, которому пришлось устраивать землю, так как Бог отвернулся от нее. Как обратить Лик Божий к земле, как сделать Бога главой земного устроения, развития не только духа, но и материи? Для этого мы сами должны вновь повернуться к Богу и искать у Него новых откровений о земной общественности. В Евангелии нет еще положительного откровения о хлебе земном, о святой материи, о религиозном хозяйстве, там заключены лишь отрицательные истины. Христос как бы осудил весь материальный процесс производства, всякую заботу о хлебе насущном, но не открыл еще, каким общественным земным путем можно достигнуть богатства птиц небесных и лилий полевых. Для нас теперь как будто уже становится ясно, что Христос не всякое материальное производство осудил и отверг, а только безбожное, ничем не освященное, человечески-самодовлеющее материальное производство, не всякую заботу о хлебе насущном, а только заботу для себя, для человеческого. И стоит перед нами религиозно-общественная проблема о материальном производстве, материальном труде и материальной культуре в теократии, в общественности богочеловеческой, в которой осуществится богатство лилий полевых.[1] Организация материального труда не для себя и не для людей, а для Бога, для богатств Царства Божьего, во имя которого мы должны использовать все данные нам таланты,  —  вот над чем мало задумывалось старое религиозное сознание. Аскетизм исторического христианства просто отрицал всякое богатство земное, отвращался от роскоши полевых лилий и не мог открыть пути к святым богатствам, к благословенному производству. Вместе с тем и христианское общество и христианская церковь пользовались благами светского, внерелигиозного производственного процесса, так как хотели жить. Историческая церковь обогащалась, подобно паразиту впитывала в себя социальную материю, не ею произведенную,[2] и освящала, в конце концов, любую форму хозяйства и хозяйственной эксплуатации, умывая руки. Хозяйство натуральное и хозяйство капиталистическое, угнетение народных масс феодальное и буржуазное  –  все оставалось одинаково чуждым христианской церкви, так как относилось к плоти, а не к духу, и вместе с тем оправдывалось, так как евангельское учение считалось неприложимым к жизни. И поистине евангельское учение было неприложимо к жизни, но не потому, что оно утопично, противоестественно или ложно, а потому, что оно неполно и недостаточно, что в нем не открылась еще правда о земной жизни, об обоженном человеческом обществе, о богочеловечестве. Дух Божий должен сойти на соборное человечество и открыть, как нужно жить по-божески, жить, а не умирать, как достигать по-божески богатства, а не бедности. В социализме что-то приоткрывается: одна его праведная сторона раскрывает богочеловеческую общественность, другая же ложная  –  религию земного человеческого самообоготворения.

Социализм в правде своей хочет освободить от заботы о завтрашнем дне, сделать жизнь человеческую не зависящей от материальных средств. Развитие художественной промышленности, превращение промышленности в искусство, о котором мечтают Рескин и Моррис, есть томление по освященной и одухотворенной материи. В культуре всенародной, когда человечество живет органической религиозной жизнью, и жизнь хозяйственная есть религиозная функция, и она полна творчества и красоты. Буржуазно-капиталистический XIX век не мог создать таких великих и прекрасных зданий, какие создавались в былые времена, век этот не имеет никакого архитектурного стиля, его хватило только на сооружение огромных вокзалов и Эйфелевой башни.

С религиозной точки зрения не может быть оправдано уклонение от участия в создании материальной культуры и в борьбе за социальную справедливость. Всякий человек, поддерживающий свою жизнь, не желающий умереть, тем самым участвует в материальной жизни человечества, потребляет блага, созданные экономической культурой, пользуется завоеваниями социальной борьбы. Человек, пассивно отказывающийся участвовать в сложном и мучительном процессе социальной борьбы с природой и социального распределения благ, тем самым становится паразитом и тунеядцем, хотя бы действовал по высшим мотивам. Социальный индифферентизм есть, в конце концов, поддержание существующего зла. Только аскет, зарывающийся в землю и умерщвляющий свою плоть, мог бы оправдать перед собой индифферентное, пассивное отношение к социальной жизни, но нет этого оправдания для религиозных людей, утверждающих жизнь и плоть мира. Социальная среда всех нас питает, поддерживает нашу жизнь, каковы бы ни были наши идеи и цели, и мы обязаны быть не только потребителями, но и работниками, обязаны по-своему участвовать во всенародном труде, создающем материальные блага, желанные и для нас, материально-экономическую культуру, защищающую и нас от стихий природы. Паразитарное существование не только было бы несогласно с достоинством человека, но и никто не пожелал бы поддерживать такое существование, нас перестали бы питать и защищать от холода. А голодать и мерзнуть никто из нас не любит и не хочет.

Как я уже говорил, есть религиозно-нейтральная социальная среда, в которой происходит чисто человеческий процесс исхода из первоначальной природной необходимости, элементарной порабощенности. В этой социальной среде совершается борьба с порабощением человека природой, создание богатств, материальных благ, и борьба с порабощением человека человеком, распределение богатств и материальных благ. Обе стороны социального процесса ведут от состояния зверского к состоянию человеческому, создают основу для появления личности в истории и над ними есть благословение творческой божественной силы, Бога-Отца. В этой социальной среде и этом человеческом процессе, в том, что обыкновенно принято называть общественным прогрессом, нет еще начал сверхчеловеческих ни в одну сторону, нет еще ничего окончательного, нет ни Христова духа богочеловечества, ни сатанинского духа самообоготворяющегося человечества В нейтральной социальной среде и нейтральном развитии есть человеческая правда, благословенная Богом, и в осуществлении этой правды все должны участвовать. К человеческой социальной правде нельзя относиться ни аскетически, ни индифферентно, так как подобное отношение было бы отрицанием смысла мировой истории и умыванием рук относительно исторических судеб человечества. Пассивное неучастие в осуществлении добра жизни есть активное участие в поддержании зла жизни. Кто не восстает против Молоха-капитализма, тот как бы сам уже поклоняется ему и загрязняет свое служение Богу; кто не борется так или иначе с превращением человека в орудие, с эксплуатацией целых классов, тот уже поддерживает безбожное угнетение человека и пользуется эксплуатацией. Нельзя по-божески служить духу, оставляя материю безбожной, отворачиваясь от нее как от чего-то презренного. Если не хотите одухотворять материю жизни, преображать ее, то умирайте как можно скорее. Иначе каждый час вашей жизни будет основан на лжи, на пассивной эксплуатации зла в свою пользу. И монах, возносящий в своей келье молитвы к Творцу, ответствен за страдания рабочих, так как в самой скромной пище его есть капли и их пота, их крови, и он должен восстать против превращения человека в вещь, так как иначе поддержит зло своим непротивлением. Это не значит, конечно, что пророки и мудрецы должны заняться устройством профессиональных рабочих союзов, но это значит, что должны они найти слово, сокрушающее зло мира, безбожие материи жизни, должны стать силой, преображающей и жизнь материальную.

Известное довольство необходимо для духовного роста, человек обязан охранять себя материально. Некоторая обеспеченность и материальный порядок духовно облагораживают. Нас может мало интересовать кооперативное рабочее движение, профессиональные союзы, 8-ми часовой рабочий день, муниципальный социализм, фабричное законодательство и пр. и пр. Образ Марии соблазняет нас больше Марфы, пекущейся о многом. Но неразумно и безумно было бы сказать, что весь этот нейтральный и человечески-справедливый социальный процесс не имеет никакого отношения к нашему религиозному сознанию и никакой связи с нашими религиозными целями. Именно новое религиозное сознание, благословляющее земную жизнь и утверждающее смысл исторического процесса, менее всего может так рассуждать. Все, что совершается на земле, имеет к нам отношение, за всякое зло мы ответственны, всякое добро зовет нас для своего осуществления. Мы считаем человеческим благом и человеческой правдой 8-ми часовой рабочий день по сравнению с 14-ти часовым, мы сами пользуемся результатом этой правды, а в плоскости религиозной хотим умыть руки. Религиозное оправдание индифферентного, паразитарного отношения к остальному процессу есть лицемерие. Новое религиозное движение будет жизненно и плодотворно, если оно подчинит своему религиозному смыслу человеческую правду, творимую в нейтральной социальной среде, свяжет правду нейтрального социализма с сверхчеловеческой целью. Должен начаться религиозный процесс одухотворения и освящения материальной культуры, а это несовместимо с пассивным поддержанием капиталистической и буржуазной материи жизни, с превращением живых душ человеческих в предметы. Мистический переворот, преображающий и освящающий мировую плоть, социальное тело человечества, имеет свою техническую сторону, свои подчиненные функции, с которыми связаны и конкретные формы рабочего движения, и увеличение экономической производительности и мн. др.

Совершенно неверно было бы делить весь современный мир на царство Христа и царство Антихриста, в мире этом слишком много еще не выявленного, нераскрытого, неопределившегося, нейтрального по отношению к последней религиозной борьбе, очень многое в современной социальной жизни нельзя отнести к Христу, сознательно к Нему не примыкает, но еще менее может быть отнесено к Антихристу; многое доброе творится не под знаменем Христовым, многое злое не носит еще явной печати Антихриста. Многое происходит в нейтральной человеческой среде. (Поясню психологическим примером. Печаль есть чисто человеческое состояние; Тургенев  –  писатель человеческой печали. А вот тоска и скука  –  уже состояния сверхчеловеческие, первая  –  сверхчеловечески-божеское, вторая  –  сверх-человечески-диавольское; Достоевский  –  писатель сверхчеловеческой тоски и скуки.) Правда социализма  –  печальная правда, она расчищает только почву для последней борьбы двух религиозных начал: освобождаются человеческие силы, которые свободно должны будут стать в ряды друзей или врагов Агнца.

Я не собираюсь проповедовать так называемый «христианский социализм», который в Западной Европе вполне уже сформировался и вполне обнаружил свою убогость. Христианский социализм  –  целое течение, очень пресное и не творческое. Христианские социалисты думают, что можно обновить старую религию, вдохнуть живую душу в омертвелое тело церкви, если привить к ней новые общественные добродетели, если заставить церковь впитать в себя социальный реформизм. Христианский социализм механически соединяет старое религиозное сознание, не вмещавшее в себе никакой земной правды и не освящавшее никакой общественности, с новыми, внерелигиозными планами социального строительства. Вместе с тем христианство роковым образом принимает утилитарный оттенок, религия превращается в общественную мораль, делается орудием полезных реформ. Христианский социализм очень легко начинает видеть сущность религии и религиозного возрождения в христианских рабочих союзах, в христианской заботе о трудящихся массах и пр. Вместо мистической жизни практикуется старое социальное реформаторство, подкрепленное только религиозной мотивировкой. Но вся беда в том, что христианство еще не социально, и потому творческое религиозно-общественное движение может начаться только после некоторого мистического переворота в мире, т.е. раскрытия новой религиозной истины, продолжающей и пополняющей истину старую. Это будет не соединение церковного реформизма с социальным реформизмом, а религиозная революция, раскрывающая правду о земном обществе как теократии. Мы не выдаем себя за знающих окончательно эту истину, а лишь за ищущих ее и пожелавших этого пути. Мы живем в подготовительный период, когда нет еще органического соединения разных частей религиозной истины. Мы говорим о религиозной правде социализма с его чисто технической стороной, но никогда не выразим религиозный синтез в противоестественном соединении «христианский социализм». Настаивание на демократическом и социалистическом характере христианской морали есть принижение христианской мистики, утилизация религии. Органическая религиозная общественность родится из таинственной мистики любви и она будет уже не нейтральной социальной и моральной средой, на которую хотят свести всю религиозную жизнь христианские социалисты и реформаторы.

Как мы видели, всякое превращение материального производственного процесса в цель, во что-то самодовлеющее и себе все подчиняющее, в отвлеченное начало, есть зло. Капитализм довел это зло до крайности, создал бесчеловечный культ процесса производства, в нем торжествует безбожная, неосвященная «материя». То же зло мы видим и в социал-демократии, которая продолжает дело буржуазного капитализма на земле, осуществляет тот же дух, но несколько иначе его распределяет. Вот почему так необходимо подчинить материальный процесс производства, хозяйственную жизнь высшему религиозному началу, освятить материальную культуру, чтобы она сама не освятила себя, признав материальную жизнь божеством. Посмотрим, что праведно в нейтральной социальной среде, что творится в ней справедливого и подлежащего санкции сверхчеловеческой.

Чтобы назначение социализма сделать более идеальным, подчинить его целям религиозным, нужно социализм сделать более реальным, более нейтральным, менее притязательным. Только социализм, не претендующий быть религией, не обоготворяющий материи, не полагающий своего последнего пафоса в таких вещах, как обобществление орудий производства и какая бы то ни было социальная форма, только такой нейтральный социализм может быть оправдан религиозно, соединен с религиозным сознанием. Кризис марксистского социализма в том и заключался, что идеальная сторона, учение о цели и смысле мировой жизни, отделилось от стороны реальной, учения о методах и средствах организации человеческого питания и демократизации социальной жизни. И есть глубокая внутренняя логика в том, что так называемый ревизионизм, социализм эволюционный и реформаторский, оказался соединимым с религиозно-философским движением, с исканием веры и смысла, а ортодоксальный марксизм, социализм революционный, оказался непримиримым врагом всяких религиозно-философских исканий, всякой новой веры, так как нашел уже своего бога в социальной материи, так как мятежный дух успокоился уже в нем на религии атеистической. Религиозное сознание может и должно быть соединено с самой полной социальной правдой, с устранением классов и классовой эксплуатации, с коллективизацией производства, с уничтожением буржуазных форм собственности, с реальными экономическими улучшениями, со всяким усовершенствованием питания человечества, но оно совсем несоединимо и непримиримо с социалистической эсхатологией, с лжерелигиозной верой в мировую социальную катастрофу, после которой наступит рай на земле. Эта вера в революционно-социалистический переворот и грядущее социалистическое общество как земное совершенство, как высшую цель, а не относительное средство, вера эта не может быть отнесена к нейтральной социальной среде, это не реальный, соответствующий эпохе метод хозяйственной организации, необходимый для поддержания жизни, это уже особого рода мистика, иная, противная нам религия. Психология революционного социализма не в реальной социальной плоскости протекает, это экзальтация, в которой проявляются последние человеческие чувства. Социальная революция, которой ждут верующие социал-демократы, с научной, социологической и экономической, точки зрения есть нелепость, невозможность, но она  –  реальность в качестве психологического предчувствия конца земного царства князя этого мира, в ней выявляется уже мистическая стихия. И тут обращаться нужно уже не к разуму, а к привязанностям сердца.

Я говорил в прошлой главе, что научно и реалистически нельзя себе мыслить социальной революции (в социал-демократическом смысле), что экономический процесс по существу своему есть созидание, накопление богатств, положительная победа над природой и этапы его очень длительны и медленны. Всякое изменение в формах собственности есть очень долгий процесс и до органического нарождения новых форм нельзя просто отвергнуть всякий порядок собственности. Экономически невозможно и этически недопустимо мыслить переход к лучшему, более справедливому общественному строю путем усиления зла, доведения его до высочайшего напряжения и катастрофического перехода его в свою противоположность, в добро. И соображения религиозно-философские и соображения научно-реалистические одинаково говорят за то, что социальная среда, в которой мы открываем процесс очеловечения и освобождения от первоначальной природной необходимости, совершенствуется путем нарастания социального добра и отмирания социального зла, так что социальная катастрофа оказывается ненужной. Социализм, как один из этапов в человеческом совершенствовании социальной среды, может быть только эволюционным и реформатским. Социализм есть техническая проблема хозяйственной организации, а не какое-то чудесное спасение человечества от всех зол, водворение его в рай, и потому он не должен вызывать таких безумных страстей. Религиозные страсти не соответствуют такому подчиненному и относительному предмету, как социализм. В единственно верной своей форме социализм должен быть подчинен техническим указаниям науки, которая призвана заведовать всякого рода техникой, и императивам этики, а не интересам и инстинктам. Социализм очень невинная и элементарная вещь, это социальная арифметика, и страстная ненависть и страстная любовь противоположных сторон, буржуазии и пролетариата, фанатиков капитализма и фанатиков социализма, есть зло, коренящееся в религиозном раздоре, в религиозной уже стихии и религиозном сознании. Социализм есть вопрос кухонный, а плоха та кухарка, которая вместо кушаний подает к обеду плохие, лишенные поэзии стихи, как это делают сторонники религии революционного социализма. Социализм окончательно должен быть превращен в простое средство, в относительный для данной эпохи метод, меняющийся от времени, должен окончательно стать научно-реалистическим и эволюционно-реформаторским, и тогда только возможно будет религиозное освящение социальной материи, тогда только эта остальная техника, не мнящая о себе слишком много, подчинится целям Вселенского Логоса. Не следует забывать, что всякий технический метод, обусловленный конкретным характером эпохи, быстро стареет. Устареет и социализм, раньше чем успеет осуществиться, историческое творчество изобретет методы более совершенные.

Прежде всего нужно проникнуться той мыслью, что к социализму нельзя принудить людей, нельзя социалистически изнасиловать человечество, нельзя завоевать социализм, делая его отвратительным и отталкивающим, суля гибель не злу капитализма, не несправедливым буржуазным чувствам, а людям, слишком многим не оставляя никакой надежды на спасение, на спасение души их (а не материального богатства их). Социал-демократия сделала очень много для укрепления буржуазных чувств и предрассудков, она систематически отрезывала все человеческие пути к социализму для огромной массы людей, не обладающей пролетарскими прерогативами; она внушала ту несчастную мысль, что социализм  –  не правда, а интерес, что он счастье для одних, но безусловная гибель для других. Но есть в социализме правда объективная, обязательная для всех людей, правда элементарная и не сулящая ни одному человеку никакого горя, так как перестать властвовать над другими, перестать владеть чужими вещами, перестать быть капиталистом и буржуа, сделаться человеком есть великая радость, открытая всем. Я уже вижу маленьких земных бесенят, прыгающих в глазах экономических материалистов, маленький рассудок заставляет их смеяться. С уверенностью людей, знающих тайну этого мира, говорят они: это  –  наивность, идеалистическое прекраснодушие или хитрость буржуазного инстинкта самосохранения. Все их заученные слова мне хорошо известны, и жесты их так однообразны. Нам говорят, что только сила правит миром, все же прекрасные чувства смешны и жалки. Я согласен, но сказать, что сила правит миром, значит ничего не сказать, это тавтология, так как то, что правит миром, без сомнения есть сила, а не бессилие и слабость. О, конечно, необходима активная, воинствующая, рыцарская борьба со злом. Верно и то, что только реальная сила может что-нибудь изменить в мире и что-нибудь создать, силы иллюзорные и финтивные ничего не могут сделать. Вопрос в том, что есть  реальная сила, что реальнее всего и сильнее всего в мире? Вместе с великими пророками, мудрецами и мыслителями, вместе с тысячелетним сознанием народов я думаю, что самая большая, абсолютная реальность в мире и самая большая, абсолютная сила в мире есть Бог, источник всякой реальности и всякой силы. Реальная сила человека растет, когда он питается из абсолютного источника, когда он сближается с наисильнейшим и наиреальнейшим. А путь сближения с абсолютно реальной силой есть рост сознания и изменения в первоначальной стихии человеческих чувств и желаний, в первоощущении бытия. И реализация правды социализма зависит от силы человеческого сознания и человеческих чувств и желаний, от соединения правды с ее источником  –  Силой. Все, что говорят экономические материалисты, основано не на скептицизме даже, а на совершенно определенном догматическом атеизме, на не знающей сомнения вере в то, что материя и материальные потребности  –  единственная и окончательная реальность и сила в мире. Они сначала должны были бы доказать неопровержимо, и для всех, а не для себя только, что нет Бога и реальных сил Его в мире, а затем уже все неэкономическое и нематериальное просто считать нереальным и бессильным, смешным и наивным.[1] Но никогда доказать этого они не смогут, так как атеизм есть предмет веры, материализм есть особый вид богословия, а соблазняющий их здравый смысл не есть разум и противен разуму. Меня всегда поражали легкомысленные слова: неуместно говорить о Боге, когда чума или пожар, когда нужно накормить, когда нужно решить насущный вопрос, когда нужна элементарная правда и пр., о Боге и о возвышенном будем говорить потом, и в лучшие времена. Все это рассуждение покоится не только на предположении, но и на полной уверенности, что Бога нет; тогда, конечно, неуместно, но в этом случае никогда не было бы уместно говорить о Боге, т.е. о пустоте и фикции. Во все времена это было бы праздное и нелепое занятие, тут ни при чем «насущные вопросы времени» и пр. Но сделайте на секунду предположение, что Бог есть, что этим именем называют наиреальнейшую силу, и тогда окажется уместным во все времена думать о самом Реальном и самом Сильном, с Ним связывать все насущные вопросы, в том числе и вопрос социальный. Но экономические материалисты просто не хотят знать Бога, не любят Его и противопоставляют Ему свои силы и свои реальности, свой социализм. А реальная сила правды в мире связана с тем, есть ли Бог. Только от этого зависит и возможность не насильственного социализма, сильного, но не насилующего.

Прежде всего социализм по основному своему характеру должен быть внегосударственным, должен быть заменой государства обществом, общества государственного обществом гражданским, не должен усиливать государства и централизовать власть, превращать все общественные отношения в государственно-правовые, культивировать иллюзии политической алхимии и политической жажды власти, как это пытается делать социал-демократия. Внегосударственная социализация общества вполне возможна, такой процесс происходит в современной жизни и является тенденцией, противоборствующей государственному деспотизму.[1] В области политики таковы тенденции федералистические и децентралистические, стремления превратить государственное управление в местное самоуправление, постепенно заменить насильственный государственный союз договорными общественными союзами, самоуправляющимися общинами. Эта внегосударственная тенденция ведет к ослаблению вообще политики, политических страстей, политических планов спасения мира, ведет к преобладанию социальной экономии. Государство должно уступать свое место земскому хозяйству, отмирать за ненужностью, политика должна лишиться всякого ореола, всякой высшей привлекательности, она должна свестись к элементарной организации материальной культуры, а вся привлекательность и вся страстность должна перенестись в иную плоскость, должна связаться с целями вселенской теократии. Элементы внегосударственной, нейтральной, не обожествляющей политику социализации я вижу в кооперативном и профессиональном рабочем движении, в муниципальном социализме, в договорных общественных организациях, кладущих предел капиталистической анархии. Английский социализм, самый могущественный в мире, не имеет государственно-политических тенденций; социализм фабианский нам особенно близок, так как выдвигает идею перевоспитания человечества. Нельзя также не признать много верного у Прудона и у мирных, культурных анархистов, отчасти также у синдикалистов. Революционный синдикализм хочет быть чистой идеологией пролетарского труда и соблазняется тем же мещанским царством, что и социал-демократия. Но в синдикализме есть и здоровые элементы. Положительное общественное творчество вполне возможно вне государства, вне политического властвования, вне искушения царствами. Любовь к государству и политике может органически отмирать в человеческих сердцах и творческие усилия к созданию иной общественности могут ослаблять государственную и политическую власть. Социализм, связанный с государственными и отвлеченно политическими страстями, пахнет кровью и создает лишь озверение; он не организует социального питания человечества, а слишком часто его дезорганизует. В самой природе насильственного государства, отвлеченного политического союза, скрыт яд, разлагающий все доброе и справедливое. Социализм государственно-политический превращается в борьбу за власть, добывание хлеба земного превращается в обоготворение хлеба земного, которым хотят всесильно властвовать над людьми. Фабрики могут стать общественными, перейти к рабочим и сообразоваться в производстве с истинными нуждами и потребностями, не усиливая государственной власти.[2] Неизбежный радикальный аграрный переворот, отчуждение земель в пользу трудящихся, может быть органическим общественным процессом, а не насильственной национализацией. Пассивное сопротивление и стачки  –  могущественное орудие борьбы, но пользоваться им нужно осторожно и этично. Вообще изменение форм собственности может быть только общественно-эволюционным процессом, в котором чувства каждого поколения должны щадиться и этическое начало господствовать.

Вторая регулятивная идея для социализма та, что он не должен быть продолжением в новой форме родового строя, должен ослабить род, чтобы усилить личность. Реформа права наследования имеет первостепенное значение для торжества правды в социальной жизни, а право наследования целиком коренится в роде. Буржуазная собственность вокруг родовой семьи образовывалась и укреплялась, хотя капитализм в дальнейших своих шагах разлагает семью. Социализм создает экономические предпосылки для крушения старого института семьи, и это, быть может, самая сильная его сторона. Полное уничтожение буржуазного, безличного права «частной собственности», основанной на насилии, и права наследства может быть достигнуто лишь на почве очень радикального, религиозного переворота  –  падения родового начала и победы над ним начала личного. Тогда возникнет истинно общественная и истинно личная собственность, собственность заслуженная и освященная. У людей не будет материальных предметов, в силу которых их оценивают не по индивидуальности их, не по качествам их личности. Частная же собственность на предметы потребления есть начало индивидуализирующее и потому должна быть сохранена. Я хотел бы только подчеркнуть, что неизбежный переворот в формах собственности, неизбежная отмена в правосознании безличной и нетрудовой собственности на землю и орудия производства и упразднение рентных доходов связаны с переворотом в самих основах человеческого бытия, с выявлением личности и восстанием против естественного родового бытия. Не только семья, но и человеческий род, всякое природное соединение людей должно пасть во имя сверхприродного соединения личностей в богочеловечестве. Социализм гораздо теснее со всем этим связан, чем до сих пор казалось. При нашей постановке проблемы социализма экономическая справедливость должна привести не к безличному уравнению, не к уравнению безличностей, единиц не индивидуальных, а к личному равенству, равенству индивидуальностей в смысле признания каждой индивидуальности в ее внутреннем своеобразии, к равенству пропорциональному. Есть различие потребностей, коренящееся не в социальных прерогативах, а в метафизической природе вещей, и различие это должно сохраниться, выявиться за счет искусственного социального различия, и сами блага должны быть приведены в соответствие с этими потребностями. Справедливое разделение труда должно сохраниться, и экономическое равенство всегда будет относительным, соответствующим естественному уже различию индивидуальностей.

Нейтральный социализм в своих переходных этапах соединим с разными политическими формами, с монархией, которая в иных случаях может оказаться лучше республик, и даже с аристократией, сознавшей обязанность благородного самоотречения. Так, например, система двух палат представляется мне даже более совершенной и свободной формой, чем система однопалатная, так как двухпалатная система (конечно, с верхней палатой, не похожей на наш государственный совет) ослабляет централизацию власти, предохраняет от якобинства и оказывается неизбежной в строе федеративном. Я себя считаю в известном смысле больше социалистом, чем демократом. Но все политические формы очень относительны, не обладают сами по себе никакой ценностью и становятся злом, когда их берут отвлеченно и слишком переоценивают.

Окончательное объединение общественных единиц, скрепление самоуправляющихся общин в единые духовные нации возможно не в государственном, а в церковном вселенском союзе. Только истинной, подлинной мистической церкви, союзу свободной любви, обладающему божественной мощью, может принадлежать высший суверенитет, высший суд и дар прекращения людской розни. Государство, признанное суверенным, творит насилие, зло и неправду, не соединяет, а внутренне разъединяет людей, и пора лишить его права притязать на охранение вселенского единства. Торжество правды социализма освобождает человечество от элементарной зависимости и зла, выявляет личность, но не решает окончательно ни проблемы хлеба насущного, ни проблемы окончательного соединения людей и внутреннего замирения мирового раздора. Окончательное решение возможно лишь в теократии, еще не видимой миру во внешних своих воплощениях, действующей до сих пор скрыто и таинственно, неисповедимыми путями. Только во вселенской теократии, в мистической жизни богочеловеческого тела, снято будет с человечества проклятие борьбы за существование, раздора и хаотической анархии, скрытой под всеми государственными образованиями. Это уже не нейтральная, человеческая социальная среда, в которой осуществляется правда социализма, а иная сверхчеловеческая область. Вот почему не только признавая правду социализма, но и полагая, что в известном смысле нельзя не быть социалистом, нравственно и социологически обязательно быть социалистом, мы не называем себя социалистами по своим верованиям, мы не прикрепляем своих верований ни к каким социальным предметам. Признавая преимущества нейтрального социализма, я все-таки думаю, что он не может направить человечество по безболезненному и мирному пути развития. «Бернштейнианство», само по себе взятое, есть мещанская утопия. Но спасения следует ждать не от революционно-социалистических идеалов, а от перехода к новой религиозной вере на почве глубокого разочарования в существе всякой человеческой революции. И во всяком случае большого благополучия ждать в будущем нельзя.

См. также

• Коммунизм. Утопический этатизм. Бердяев, Николай
• Коммунизм. Социализм и христианство. Бердяев, Николай
• Коммунизм. XX век. Россия. Коммунизм в России. Бердяев, Николай
• Общество. Персоналии. Бердяев, Николай Александрович
• Тексты. Бердяев, Николай. Гасители Духа
• Тексты. Бердяев, Николай. Государство
• Тексты. Бердяев, Николай. Духи русской революции
• Тексты. Бердяев, Николай. Живая Церковь и религиозное возрождение России
• Тексты. Бердяев, Николай. Истоки и смысл русского коммунизма
• Тексты. Бердяев, Николай. Коммунизм и христианство
• Тексты. Бердяев, Николай. Нигилизм на религиозной почве
• Тексты. Бердяев, Николай. Новое средневековье
• Тексты. Бердяев, Николай. О Царстве Божьем
• Тексты. Бердяев, Николай. О государстве
• Тексты. Бердяев, Николай. О социализме
• Тексты. Бердяев, Николай. О характере русской революции
• Тексты. Бердяев, Николай. Основная идея Вл. Соловьева
• Тексты. Бердяев, Николай. Послереволюционные мысли
• Тексты. Бердяев, Николай. Проблема христианского государства
• Тексты. Бердяев, Николай. Распря Церкви и государства в России
• Тексты. Бердяев, Николай. Религиозные основы большевизма
• Тексты. Бердяев, Николай. Смысл истории
• Тексты. Бердяев, Николай. Социализм как религия
• Тексты. Бердяев, Николай. Теократия
• Тексты. Бердяев, Николай. Утопический этатизм евразийцев
• Тексты. Бердяев, Николай. Философия свободы
• Тексты. Бердяев, Николай. Христианство и антисемитизм
• Тексты. Бердяев, Николай. Царство Божие и царство кесаря

Ссылки

• Википедия: Бердяев, Николай Александрович
• Н.А.Бердяев, Социализм как религия
• Вопросы философии и психологии, 1899-1918
• Н.А.Бердяев, Собрание сочинений. Материалы о Бердяеве.

Литература

• Николай Бердяев, Новое религиозное сознание и общественность.
• Николай Бердяев, Произведения
• Н.А.Бердяев. Online Index of Works