|
|
|
Персонализм учения о Боге
В Слове Божьем и в церковном предании твердо установлена
личная
природа Божества.
В Слове Божьем и в церковном предании твердо установлена
личная
природа Божества. Бог Отец говорит о Себе:
Я,
Бог-Сын говорит о Себе:
Я,
и о Духе Утешителе:
Он.
Вся св. Троица во единстве говорит о Себе:
Я
и
Мы.
Этот
персонализм
откровенного учения о Боге, заранее исключающий имперсоналистическую концепцию, представляет собой базис святоотеческого учения о св. Троице, которое пытается выразить догмат на языке религиозной философии, в метафизических понятиях, дать логический концепт.
Природа духа
Природе духа присуще
личное
самосознание: Аз есмь Сый, Иегова, говорит Господь. Дух есть прежде всего личность, как личное самосознание,
Я.
Безличный
(«бессознательный»)
дух есть противоречие. Но это
я
не есть абстрактное, ни с чем не связанное, само для себя пустое самосознание (даже грезящее
я
индуизма имеет в себе хотя эту грезу, живет в ней). Оно есть живое и живущее
я:
Аз есмь Сый, как субъект некоторой объектности, подлежащее некоего сказуемого, вместилище некоего содержания. Живое
я
имеет свою собственную жизнь, есть ее источник, — и полнота, и начало, и конец. Это значит, что личный дух имеет в себе свою
природу,
в которой живет, непрестанно чрез нее себя для себя реализуя, определяясь, себе самому открываясь. Это нерасторжимое единство личного самосознания,
я
и природы, обосновывающее жизнь личного духа, есть
предельная интуиция
духа о себе и вместе исходная онтологическая аксиома. Она содержится в Откровении, и она же засвидетельствована Церковью в основном догматическом учении, что Богу свойственна личность и природа, ὑπόστασις φύσις, или οὐσία. Согласно этому, Бог есть ипостась, имеющая Свою природу, и именно в этом смысле личный дух, живой и живущий. Такое определение личного духа относится ко
всякому
духу, божескому, ангельскому и человеческому. Отличительное свойство Божеского духа состоит в том, что Он есть не только личный, но и триипостасный дух, триипостасная личность, однако имеющая
единую природу
и, соответственно,
единую
(не общую, но именно единую)
жизнь,
подобно тому, как едина природа и жизнь всякого единоипостасного духа.
Бог есть дух
(Ио. 4, 24).
Природа всякого духа состоит в нераздельном соединении
самосознания и самобытности,
т.е. соединении ипостаси (ύπόστασις, persona)
и природы (φὐσις, natura).
Во взаимоотношении
я
и
природы я
осуществляется жизнь духа как в себе самом обосно́вывающееся самосознание.
Всякое духовное существо сознает себя как
я, есть
я. Из этой первичной непосредственности явствует и неопределимость
я.
Я
существует
абсолютным образом, имея на себе в этом отношении
образ и печать Абсолютного Духа.
Природа духа.
Бог есть дух
(Ио. 4, 24).
Природа всякого духа состоит в нераздельном соединении самосознания и самобытности, или самоосно́вности, ипостаси (ύπόστασις, persona), и природы (φὐσις, natura). Вне самосознания дух не существует, всякое духовное существо сознает себя как
я, есть
я
(из этой первичной непосредственности явствует и неопределимость
я). Это
я, таинственным и неизреченным образом соединяясь со своей основой, является образом бытия, раскрытием этой
природы
или того, что, само не будучи ипостасью, в
я
ипостасируется, становится в душу живу.
Я
имеет свою глубину, в которую бросает свой свет, и в этом взаимоотношении
я
и
природы я
и осуществляется жизнь духа как самоосно́вное, в себе самом обосно́вывающееся самосознание. Оно (я)
существует абсолютным образом, имея на себе в этом отношении образ и печать Абсолютного Духа.
Я
неопределимо, ибо оно абсолютно, все существует в нем.
Самосознание
я
потому недоказуемо, а лишь показуемо, указано словесным жестом (местоимением).
Я
нерастворимо, но оно и неопределимо. Всякие попытки определить или описать
я
(как aseitas или perseitas, integritas, independentia)
касаются отдельных сторон особого
опыта
я,
личного самосознания, которое может быть только названо, указано словесным жестом (местоимением).
Я
неопределимо, ибо оно абсолютно, все существует в нем, в лучах его солнца, которое есть источник света и теней, форм и красок, но потому и не может быть ими определяемо. Самосознание
я
потому недоказуемо, а лишь показуемо. Я есть
я,
и больше ничего, оно смотрится само в себя, само собой определяется. Оно не подвластно времени, ибо над временем, оно не знает ни происхождения, ни гибели, вечно и пребывает. Всякое человеческое
я
в известном смысле премирно и абсолютно: оно есть око вечности, чрез которое только и можно видеть время, в нем вечный день и никакого погружения в нирвану. (И состояния сна и беспамятства прерывают эмпирическое самосознание, но не вносят никакого разрыва в самотожество
я).
Я
все в себе и для себя имеет (если не в наличии, то в возможности).
Тварный дух несет на себе
печать неабсолютности, имея свою границу. Ограниченностью тварного духа является его
единоипостасность.
Выход тварного
я
в другие
я
только множит
абсолютные единоипостасные центры,
оставляя их ограниченность.
Только
не-единоипостасный дух,
выходя в другое
я
не выходит за пределы своего существа.
По христианскому откровению, Бог и есть
триипостасный дух,
имеющий три лица и одно существо, Единица в Троице и Троица в Единице.
Природа духа.
… Оно (я)
существует абсолютным образом, имея на себе в этом отношении образ и печать Абсолютного Духа. Но оно же несет на себе печать и неабсолютности своей, или тварности, имея свою границу, и граница эта есть единоипостасность духа. Всякое
я
ограниченно, ибо неизбежно выходит в
ты
или
мы, т.е. в другие
я
[ … ], и не может не знать о возможности, а, следовательно, и неизбежности такого выхода. Попытка
я
люциферически в себе замкнуться, возлюбив себя абсолютной любовью, делает его только жертвой этой своей ограниченности, утверждаемой как абсолютность (фихтеанство). Граница
я
жизненно снимается в любви, где
я
сохраняется, погубляя себя, выходя за свои пределы к другому
я, и тогда оно становится образом Абсолютного Духа в отношении ипостасного своего бытия. Абсолютности ипостаси решительно противится ограниченность
я, взятого в единственном числе, она требует выхода за эту грань. Но в тварном естестве этим выходом только вновь утверждается эта ограниченность, ибо здесь рядом с одним
я
ставятся другие
я, множатся абсолютные центры, и этой множественностью свидетельствуется их всех относительность. Это могло бы отсутствовать только в том одном случае, если выход в другое
я
не явится выходом и за пределы его существа, но останется внутри его, следовательно, совершится не в единоипостасном, а в
не-единоипостасном духе. По христианскому откровению, Бог и есть триипостасный дух, имеющий три лица и одно существо, Единица в Троице и Троица в Единице: «Единица, от начала движимая к двоице, остановилась на Троице» (св. Григорий Назианзин). Абсолютное единоипостасное, имеющее себя и все безусловным образом, явилось бы не только contradictio in adjecto, но и выражением метафизического эгоизма, абсолютной ограниченности, сатанизма. Но если постулат
не-единоипостасности Абсолютного Духа доступен и для духа ограниченного, то тайна этой
не-единоипостасности в осуществлении не может быть им самим раскрыта, она становится предметом откровенного учения о Пресв. Троице, которое, в доступной для тварного сознания степени, и приближает к ее постижению.
Ипостась, лицо,
я,
существует, имея свою природу, т.е. постоянно сказуемое и никогда до конца не изрекаемое свое откровение, которое она и осуществляет как свое собственное бытие (в разных его оттенках или модальностях).
В основе самосознания, так же как и всякого акта мысли, его запечатлевающего, лежит тройственность моментов, триединство, которое имеет выражение в простом суждения:
я есмь А.
Обобщая это в терминах логически-грамматических: подлежащее, сказуемое и связка, — можно сказать, что в основе самосознания лежит предложение. Дух есть живое, непрестанно реализующее себя предложение. … Каждое предложение можно привести к типу соединения
Я
с его сказуемым, даже можно сказать, что оно, имея истинным подлежащим
Я,
является, все целиком, сказуемым этого
Я,
ибо по отношению к
Я
все, весь смысл есть сказуемое, и каждое суждение есть новое и новое самоопределение
Я
если не по форме, то по существу. Каждое суждение онтологически приводится к общему отношению субъекта и объекта, которые суть не что иное, как
я,
ипостась, и его природа, раскрывающая его содержание, его сказуемое, оно же приводится в связь с подлежащим связкою бытия. …
Я,
самозамкнутое, находящееся на неприступном острове, к которому не досягает никакое мышление или бытие, находит в себе некоторый образ бытия, высказывается в
"сказуемом"
и этот образ познает как свое собственное порождение, самораскрытие, каковое и есть связка. В этом смысле вся наша жизнь, а потому и все наше мышление является непрерывно осуществляющимся предложением, есть предложение, состоящее из подлежащего, сказуемого и связки. …
… Ипостась, лицо,
Я,
существует, имея свою природу, т.е. постоянно сказуемое и никогда до конца не изрекаемое свое откровение, которое она и осуществляет как свое собственное бытие (в разных его оттенках или модальностях). …
Ипостасное
Я
неопределимо по самому своему существу. Будучи
Я,
ипостасью, каждый знает, о чем идет речь, хотя это и неизреченно (а только изрекаемо). Именно самая сущность ипостаси состоит в том, что она неопределима, неописуема, стоит за пределами слова и понятия, а потому и не может быть выражена в них, хотя и постоянно в них раскрывается. Пред лицом Ипостаси приличествует молчание, возможен только немой мистический жест, который уже вторичным, рефлективным актом — не именуется, но
"вместо имени"
обозначается
"местоимением",
Я
[Булгаков С.Н.,
Философия имени]. … Ибо
Я,
ипостась, есть поистине вещь в себе, ноумен, и она, т.е. сам дух, навеки остается трансцендентна мысли по своей природе, положению и отношению к ней. Но трансцендентное всегда и неразрывно связано с имманентным, имманентируется;
подлежащее, ипостась, всегда открывается, высказывается в сказуемом. Само собою разумеется, ипостась в этом смысле не есть психологическое
Я,
психологическая субъективность, которая является уже определением ипостаси, сказуемым, а не подлежащим: дух не психологичен, и ипостась ни в каком смысле не является психологизмом. … Для ипостаси не существует возникновения и гибели, начала или конца. Вневременная, она вместе и сверхвременна, ей принадлежит вечность, она вечна так же и в том же смысле, как вечен Бог, который Сам вдунул, из Себя, Дух Свой в человека при его создании. Человек есть сын Божий и тварный бог, и образ вечности присущ ему неотъемлемо и неотторжимо. Поэтому человек не может ни помыслить, ни пожелать своего уничтожения, т.е. угашения
Я
(и все попытки самоубийства представляют собой род философского недоразумения и относятся не к самому
Я,
но лишь к образу его существования, не к подлежащему, но к сказуемому). Ипостасное
Я
есть Субъект, Подлежащее всяких сказуемых, его жизнь есть это сказуемое, бесконечное и в ширину и в глубину.
Троичная аксиома
Троичная аксиома:
Святая Троица есть исчерпывающее и законченное в Своей полноте божественное триединство взаимоотношения, которое во всех своих определениях
тройственно и целостно.
… следует выставить, в качестве троичной аксиомы, положение: Святая Троица есть исчерпывающее и законченное в Своей полноте божественное триединство взаимоотношения, которое во всех своих определениях
тройственно и целостно,
без разделительного (или соединительного)
и,
сопрягающего отдельные ипостаси. Каждую ипостась в отдельности, как и их триединство, нужно понять в
тройственной связи и в тройственном самоопределении,
которое и есть Целое, Пресвятая Троица.
Общий тезис, своего рода аксиома относительно Св. Троицы:
все три ипостаси в характере Своем не единичны и не двойственны, но тройственны.
Но при всем том существует еще триединая природа единосущной Троицы, тожественная субстанциально с природой каждой из отдельных ипостасей, но модально, по образу ипостасного обладания ею, от нее как бы отличающаяся. Отличие относится, конечно, не к усийному ее существу, но к образу обладания Св. Троицы ею в триединстве и каждой отдельной ипостасью. Св. Троица есть
тройственный
акт самоопределения ипостасей, причем каждый из моментов этой тройственности, несмотря на самобытность и равнобожественность всех трех ипостасей,
соотносителен
с другими двумя ипостасями и в этом смысле ими обусловлен.
Полнота
природного бытия как самооткровения дана только в тройственности ипостасных самоопределений. Св. Троица и природно существует только троично, «единосущно и нераздельно», почему и каждый из отдельных ипостасных образов природного бытия не просто существует, но со-существует в своей нераздельности с другими. Поэтому вообще нельзя понять каждую ипостась в ее раздельноличном бытии иначе, как в сопряжении тройственности. Отсюда возникает общий тезис, своего рода аксиома относительно Св. Троицы:
все три ипостаси в характере Своем не единичны и не двойственны, но тройственны.
Они должны быть поняты не из Себя только, но из своего тройственного соединения, Они определяются и светят не только Своим собственным светом, но и отраженным, который рефлектируется от других ипостасей. Отсюда следует, что все три ипостаси должны быть поняты
раздельнолично-троично,
и всякая доктрина, превращающая Св. Троицу в систему происхождений и диад, порочна в самом корне.
Триипостасность
Триипостасный Бог живет в Себе, т.е. во Св. Троице, и эта Жизнь есть предвечно осуществляемая Полнота. Триипостасностью преодолевается
уединенность
Абсолютного субъекта. Триипостасный Бог един в триединстве Своем, но не одинок…
Победой православия, омоусианства, веры в триипостасного Бога, над учением, о монадной единоипостасности Божества изменяется вся постановка вопроса об отношении Бога к миру. О триипостасном Боге нельзя уже сказать того, что неизбежно приходится сказать об единоипостасной монаде, которая
нуждается
в мире:
жизнь триипостасного Божества, как Любовь, как предвечная взаимность и самооткровение, абсолютно самодовлеюща и завершена, она ни в ком и ни в чем и не нуждается и не может иметь никакого восполнения. Триипостасный Бог живет в Себе, т.е. во Св. Троице, и эта Жизнь есть предвечно осуществляемая Полнота.
Посему мир не нужен для Самого Бога, и он не силен придать никакого восполнения в Полноту. Мир всецело есть создание щедротной и щедродательной любви Божией, любви
дающей и ничего не приемлющей.
Бог нужен для мира, как его основание и цель, но не наоборот. Триипостасностью преодолевается
уединенность
Абсолютного субъекта, то его одиночество, ради победы над которым моноипостасный Бог, якобы, вынужден творить мир. Триипостасный Бог един в триединстве Своем, но не одинок…
Для того чтобы придать вопросу полную ясность, следует различить (конечно, в абстракции)
Троицу имманентную и икономическую, предвечную жизнь Св. Троицы Самой в Себе и Ее триипостасное откровение в творении, с тем чтобы сначала исследовать троичность в первом, имманентном аспекте. Здесь нам дан Откровением
факт
божественного триединства Отца, Сына и Духа: Единица в Троице и Троица в Единице, единое Имя, единый Бог Святая Троица. Не трое в единице, но триединство, и не один, но един в Троице, — пребожественное число, которого нет в природном мире и которое есть для него сверхчисло: триединица. Это сверхчисло относится не к вещам, которые могут быть сосчитаны в своей раздельности и рядоположности, но к Божественному Лицу-Лицам, имеющему-имеющим одну — единую, а не общую — природную жизнь.
Самоопределение Ипостасей
Взаимоотношение ипостасей как Отца, Сына и Духа Св. следует понять не из их происхождения, но их конкретного самоопределения.
Отец называется, в отношении к Сыну, Нерожденным, но это есть лишь отрицательное определение. Отец называется началом, источником, виной, исходной ипостасью, ибо от Него рождается Сын и от Него исходит Дух Св.. Но это не означает, что Отец есть причина их происхождения (αὐτὸ τὸ εἶναι),
ибо
ипостаси
не
происходят, они предвечно существуют. Взаимоотношение ипостасей как Отца, Сына и Духа Св. следует понять не из их происхождения, но их конкретного самоопределения. Троица ипостасей дана в своем бытии уже внутри самого абсолютного ипостасного, т.е. триипостасного, субъекта, в раскрытии абсолютного Я, — как Я, Ты, Он, Мы, Вы. … Следует … утверждать, три ипостасных центра триединого Субъекта уже даны, помимо их ипостасной окачествованности, как Отец, Сын и Дух. Вся проблематика происхождения вообще и в частности в отношении к Св. Духу находится в связи с имперсоналистическим допущением примата божественной природы над ипостасями, которые поэтому должны возникнуть в природе. Напротив, трем ипостасям свойственно субъектное существование, так сказать, независимо от природы, хотя, конечно, такое противопоставление или различение может быть сделано только в абстракции, а не in re.
Рождение Сына и исхождение Св. Духа не могут быть обобщены и сосчитаны как два «происхождения», но это суть два образа Бога в двух этих образах любви. Отец есть Субъект этого самооткровения, Начало, «Вина», Сын есть Тот, Кто Себя отдает для этого откровения Отца, Его открывает. Говорящий. Слово. Совсем не нужно брать рождения в антропоморфном смысле рождения-происхождения, ибо эта сторона рождения принадлежит лишь временному, возникающему бытию. Его надо брать как духовный образ любви Рождающего и Рождаемого, но отнюдь не производящего и происходящего.
Природа в Божестве есть Его вечная жизнь, самоопределение, самополагание, actus purissimus. Божественная Личность сама есть единственный источник Своей усии или жизни.
В Божестве есть полное единство самосознания и сущности, акта и факта, самополагания и самоопределения, самосознания и самопознания или самооткровения.
Природа в Божестве до конца прозрачна для самосознания и им осуществлена абсолютно исчерпывающим образом. В Божестве вся жизнь насквозь ипостасна, и ипостасность живет, жизнь и самосознание нераздельны.
7. Ипостась и Усия, Личность и Существо Божие.
Природа тварного, абсолютно относительного духа, непонятная из себя, становится понятна лишь из абсолютного духа, который себя запечатлевает в относительном духе постулатами абсолютности. Различение ипостаси и усии само по себе не имеет в себе ничего, что бы не соответствовало абсолютности существа Божия, и, согласно Откровению, Бог есть Личное Существо, имеющее в себе бесконечную жизнь.
Втор. XXXII, 40:
«Я подъемлю руку Свою к небесам и говорю: живу Я во веки». Соотнесенность, неразделимость ипостаси и уcии мы узнали в природе тварного, относительного духа. Однако, в ней мы натолкнулись на непреодолимые трудности и противоречия, которые, очевидно, не могут относиться к Абсолютному Духу. К Абсолютному Существу неприменимо определение жизни как возникновения, становления, процесса. Жизнь Божества есть
вечная жизнь,
в которой ничто не изменяется и не прибавляется, но все содержится единым, вечным актом, и совершенно нет места временности и возникновению. У Бога «несть пременения, ниже преложения стень»
(Иак. 1, 17).
«В начале Ты, Господи, землю основал еси и дела руку Твоею суть небеса: та погибнут, Ты же пребывавши, и вся, яко риза, обветшают, и яко одежду свиеши я, и изменятся. Ты же тойжде еси, и лета Твоя не оскудеют».
(Пс. 101, 26-28).
«Ты бо еси Бог неизреченен, недоведом, непостижим, присно сый, такожде сый» (из евхаристич. молитвы литургии св. Иоанна Злат.). Вечная жизнь означает, что все, присущее Божеству, Ему
неотъемлемо присуще,
связано неразрывно с Его личным самосознанием. В личном самосознании даже и тварного духа запечатлена вечность,
я
имеет самосознание, как не возникающее и сверхвременное. В Абсолютном же Духе в его личном самосознании соположено и Его жизненное самоопределение, как вечная жизнь. Но это означает и то, что жизнь, нераздельно слитная с личным самополаганием и в него включенная, не имеет в себе ничего возникающего, незавершенного и несовершенного, никакой потенциальности, ничего меонального. Поэтому она не является для Абсолютного Духа ни в какой степени и ни в каком смысле данностью, как присущей ему и Его определяющей природой или необходимостью. Нет, она всецело, до конца и насквозь является
актом,
в котором нет никакого факта, данности, продукта. Природа в Божестве есть Его вечная жизнь, самоопределение, самополагание, actus purissimus.
Божественная Личность сама есть единственный источник Своей усии или жизни.
Божественная жизнь ипостасно прозрачна, и абсолютное самосознание не встречает себе границ ни в какай данности. Ипостасное самополагание и усийное, сущностное, жизненное самоопределение здесь есть единый тожественный
акт,
и в жизни Божества нет ничего, что не было бы до конца актуально. Ипостась и природа, столь ощутительно различимые в тварном духе, в Божестве соединяются в едином тожественном акте абсолютного самополагания: Сый, Ягве, Я есмь, Который Я есмь.
Но если так, что же вообще означает святоотеческое различение ипостаси и уcии именно в Божестве?
Различение это, конечно, не предполагает никоим образом их разделения или даже известного противопоставления, как это до известной степени имеет место в тварном духе, который сам узнает свою природу и себя познает в своей природе, в ней оказываясь сам для себя данностью, а в известной степени и заданностью.
Такого
различения и в
таком
смысле не может быть в Божестве, в котором нет этого противоположения, но есть полное единство самосознания и сущности, акта и факта, самополагания и самоопределения, самосознания и самопознания или самооткровения. Божество в этом смысле находится по ту сторону
противопоставления
ипостаси и усии, личности и природы, самополагания и данности, или, что то же, свободы и необходимости, акта и факта. Самое это различение является делом абстракции, человеческого примышленія (ἐπίνοια), без которого человек не может приблизить к своему разумению Божественную Жизнь, реализовать свою собственную мысль о ней. Положительное понятие усии в отличие от ипостаси есть жизненное самооткровение личности, которое есть не только голое самосознание:
Я
есть
Я
есть
Я…, но конкретное, живое, собою насыщенное и себе открывающееся бытие:
Я есмь, который Я есмь,
Иегова, Аз есмь Сущий, Живый Бог.
Отсюда следуют и некоторые дальнейшие догматические определения. Природа (φύσις)
в Божестве различается от Его ипостаси, однако она не может быть ни отделена, ни тем более противопоставлена этой последней. Не существует природы без ипостасной или внеипостасной (ἀνυποστατος), и напротив вся жизнь Божества ипостасирована (ἐνυπόστατος). Всякое догматическое построение, которое не различает ипостаси и природы в Божестве, одинаково как и такое, которое их скрыто или открыто разделяет и противопоставляет, таит в себе погрешность.
Итак, в отличие от тварного духа, который в своей собственной природе имеет до конца неведомую для себя самого данность, в Божестве нет места ничему неведомому тьме (или βύθος гностиков), никакой данности и соответствующей этому заданности. Природа здесь до конца прозрачна для самосознания и им осуществлена абсолютно исчерпывающим образом. Если и здесь применить аристотелевские понятия, придется сказать, что в божественной энтелехии δύναμις и εντελέχεια совершенно совпадают, и нет ничего возможного, что не бы действительным, причем во всем и над всем зрит всевидящее око Личного Самосознания. Здесь нет места никакому
оно,
ничему подсознательному, никакому объекту, противостоящему для субъекта. Тварному духу недоступна такая слиянность ипостаси и природы, потому что в себе он находит их лишь в их противопоставлении. Однако и для него жизнь состоит именно в постоянном преодолении этого противопоставления, в отожествлении акта и факта, в самотворчестве. Эту
творческую
и самотворческую стихию своего духа, как основную, познает в себе человек. Он преодолевает противоположение
я
и
не-я
в творчестве жизни, и это есть образ Абсолютного Духа в тварном существе, дыхание жизни, которое вдунул Сам Творец в создание Свое
(Быт. 11, 7).
Жизнь является самооткровением и самотворчеством и для тварного духа, однако не в едином вечном акте, а во временном становлении, которое становится понятно лишь из сверхвременного своего основания. Жизнь тварного духа есть луч из единого источника Жизни, Живого Бога. В Божестве вся жизнь насквозь ипостасна, и ипостасность живет, жизнь и самосознание нераздельны.
Бог-Любовь
Единый Абсолютный субъект являет свою абсолютность в акте взаимной любви Трех, тем преодолевая ограниченность
я, выходя в другое
я
самоотданием и самоистощанием в жертвенной любви, и в нем вновь обретая это отданное
я, так что три ипостаси в единении своем суть осуществление, раскрытие единого абсолютного
Я.
В различии ипостасей, как имеющем абсолютное значение, раскрывается окачествованностью их тайна внутритроичной жизни: при единстве их природы и равночестности их между ними есть онтологическое соотношение: первая, вторая, третья ипостась — Отец, первовиновная, первоисточная, изначальная ипостась, открывающая себя во второй, в Сыне, и исходящая из Себя к Сыну в Духе Св.
Отец … рождает Единородного Сына, Слово Свое,
все
передает
(Мф. 11, 27;
Ио. 3, 35)
Ему, Сын же
хочет быть откровением Отца,
творя волю Его:
Я и Отец одно, Отец во Мне и Я в Нем
(Ио. 10, 30, 38).
Но любовь двух еще не осуществляет абсолютности Субъекта, ибо не смыкает своего кольца. Рождая Сына, Отец исходит к Нему любовью в Духе животворящем, и Дух как
живая ипостасная любовь Двух
между собою замыкает в триединстве взаимность любви.
Бог-Любовь.
Бог есть Любовь
(I Ио., 4, 8)
как триединство, в котором осуществляется предвечный акт взаимности и самоотдания в любви. Единый Абсолютный субъект являет эту свою абсолютность в акте взаимной любви Трех, тем преодолевая ограниченность
я, выходя в другое
я
самоотданием и самоистощанием в жертвенной любви, и в нем вновь обретая это отданное
я, так что три ипостаси в единении своем суть осуществление, раскрытие единого абсолютного
Я. Как Абсолютный субъект, триипостасно существующее
Я, Бог говорит о Себе:
Я есмь Сущий
(Исх. 3, 14),
Я — Господь Бог твой
(Исх. 20, 2, 5,
и др.). Как триипостасный сущий субъект Бог говорит о себе:
сотворим человека по образу Нашему
(Быт. 1, 26);
вот Адам стал как один из Нас
(Быт. 3, 22).
Также и о явлении Бога в образе
трех
мужей Аврааму говорится:
и явился ему Господь ... и сказал
(Авраам трем):
Владыка!
(Быт. 18, 1, 3).
Каждая ипостась есть истинный Бог, существуя через другие ипостаси, от нее нераздельные, имея одну общую природу, не сливаясь и не разделяясь, так что не три Бога, но Единица в Троице и Троица в Единице, единый триипостасный субъект. В различии ипостасей, как имеющем абсолютное значение, раскрывается окачествованностью их тайна внутритроичной жизни: при единстве их природы и равночестности их между ними есть онтологическое соотношение: первая, вторая, третья ипостась — Отец, первовиновная, первоисточная, изначальная ипостась, открывающая себя во второй, в Сыне, и исходящая из Себя к Сыну в Духе Св. Но равночестны и открывающийся, и открывающий, и их соединяющий в единстве своей природы и во взаимной любви. Отец, неточное первоначало, первоволя, рождает Единородного Сына, Слово Свое, все
передает
(Мф. 11, 27;
Ио. 3, 35)
Ему, Сын же хочет быть откровением Отца, творя волю Его:
Я и Отец одно, Отец во Мне и Я в Нем
(Ио. 10, 30, 38).
Но любовь двух еще не осуществляет абсолютности Субъекта, ибо не смыкает своего кольца. Рождая Сына, Отец исходит к Нему любовью в Духе животворящем, и Дух как живая ипостасная любовь Двух между собою замыкает в триединстве взаимность любви, через что раскрытие природы Абсолютного субъекта, обнаружение природы и силы
я
через
ты
и в
мы
является осуществленным: Я как триединое Мы, в котором каждая ипостась открывается через другую,
я
через
ты
и в
мы. В триипостасности Абсолютный субъект обнаруживается как Бог Живой, ибо любовь в недрах самого Субъекта и есть жизнь в себе, которой не ведает моноипостасный дух. Триипостасный дух непонятен для него. Жизнь триипостасного Божества есть тайна для всякого творения, ангелов и человеков, к которой не существует никакого приближения в пределах себялюбивой моноипостасности.
Отец и есть первосущность, которая раскрывается в Сыне и Духе Св., которые связаны в
ипостасном происхождении
с Отцом.
При единоначалии Отца, которое состоит в том, что от Него происходит Сын и Дух Св., первый чрез рождение, второй чрез исхождение,
вся жизнь Св. Троицы получает насквозь личностный характер,
и отпадает самая возможность делать противопоставления: личность или сущность, ибо
личность и есть сущность
и, наоборот,
сущность есть личное начало,
и единая сущность необходимо существует тройственно в триипостасном акте.
Единство божественной сущности или жизни устанавливается единством первоначала. Отец и есть первосущность, которая раскрывается в Сыне и Духе Св., которые связаны в
ипостасном происхождении
с Отцом. В этом (но только в этом)
смысле можно сказать, что Отец и есть та божественная жизнь или сущность, которая открывается и живёт в Сыне и Духе Св., от Него имеющим своё происхождение. … При единоначалии Отца, которое состоит в том, что от Него происходит Сын и Дух Св., первый чрез рождение, второй чрез исхождение,
вся жизнь Св. Троицы получает насквозь личностный характер,
и отпадает самая возможность делать противопоставления: личность или сущность, ибо
личность и есть сущность
и, наоборот,
сущность есть личное начало,
и единая сущность необходимо Но достаточно поколебать это единоначалие, и в понимание Св. Троицы или вносится хаос, если мы допустим, что каждая из ипостасей происходит безразлично от всякой другой …, или же вносится дуализм. При этом допускаются два неточных начала … : Отец и затем Отец и Сын. … И изведение Духа Св. оказывается поэтому не
личным
актом, каковым может быть лишь изведение от Лица, т.е. от Отца, но
неличным
событием в жизни двух. Даже и католическая доктрина признает, что двое, как двое, не могут изводить Духа Св.
Рационалистическое упрощение догмата
Единая жизнь
или
единая природа
Божества насквозь пронизывается ее триипостасностью и потому, будучи единой, тройственна в образе своем, причем ипостаси и суть образы (τρόποι)
единой божественной жизни.
…
единая
жизнь или единая природа Божества насквозь пронизывается ее триипостасностью и потому, будучи единой, тройственна в образе своем, причем ипостаси и суть образы (τρόποι)
единой божественной жизни. Эту мысль нужно усиленно подчеркивать ввиду того, что рационализм, стремясь рассудочно обойти непостижимость догмата, его упрощает и извращает, хотя и не делает чрез это постижимым. Одно из распространенных изложений догмата гласит, что противоречие между троичностью и единством разрешается очень просто, именно троичность относится к ипостасям, единство же к природе, следов., в
разном
отношении Бог троичен и единичен, и т. обр. все оказывается рассудочно понятно. Троичность в этом понимании уподобляется компании на акциях из трех лиц, благополучно владеющих сообща некоторой собственностью, т.е. проповедуется чистейшее омиусианство в качестве омоусианства (или тритеизм, при некотором перевесе в сторону тройственности, и савеллианство, в случае перевеса в сторону единичности). К сожалению, это рассуждение можно встретить и в православной догматике. Вот пример: «главное затруднение здесь представляется в том, как в одно и то же время мыслить Бога и единым и троичным. Этого рода трудности не скрывали от себя и древние учители Церкви, но в то же время они считали вовсе неуместным предполагать здесь какое-либо противоречие. Почему же?
Потому, конечно, что очень хорошо знали, что христианским учением о триедином Боге вовсе не требовалось того, чтобы мыслить Бога единым и троичным в одном и том же отношении, а предполагалось необходимым мыслить Его единым в одном отношении и троичным в другом, а именно единым в отношении к Божеству, а троичным в отношении к существующим в Боге трем — Отцу, Сыну и Св. Духу». (Еп. Сильвестр. Опыт православ. догм. богослов. т. I, Киев, 1888 стр. 589). Подобное же рассудочное изображение догмата находим у
Mакария,
Прав. догм. бог. т. I, 204: «христианство учит, что Бог един и вместе троичен не в одном и том же отношении, но в различном, что Он един именно по существу, а троичен в Лицах, иное понятие дает нам о существе Божием, а иное о Божеских Лицах, так что эти понятия нисколько не исключают друг друга: где же здесь противоречие?
Если бы христианство учило, что Бог и един по существу и троичен по существу, или что в Нем и троица и одно лицо, или еще что лицо и существо Божие тожественны, тогда, конечно, было бы противоречие». В обоих суждениях совершенно не замечается
реальное триединство,
как существо Божества и в личном бытии и в природе и подменивается единением, вернее, общностью Трех.
Понятие ипостаси, как оно дано в патристическом аристотелизме,
безлично,
хотя его главная задача состоит именно в том, чтобы уловить ипостась, как лицо.
Единство человеческого рода во Христе, новом Адаме, а, след., и возможность искупления Им
всего
человека также становится непонятным, если и Адам, и Христос есть только индивид, один из многих.
«Физический», предметный характер ипостаси делает это понятие совершенно неприменимым для того, чтобы вообще уловить понятие личности как таковой. Самое большое, оно имеет дело со
свойством
личности, её признаком и проявлением, которое раскрывает или сопровождает личность, но не есть она сама.
Понятие ипостаси, как оно дано в патристическом аристотелизме,
безлично,
хотя его главная задача состоит именно в том, чтобы уловить ипостась, как лицо.
Можно сказать ещё, что в нём совершенно отождествляется личность и индивидуальность, между тем как последняя сама по себе вовсе ещё не содержит личности. Индивидуально может быть что угодно: алмаз, дом, река, страна, собака, лошадь и т. д., и однако при этом вовсе не иметь личности. …
… Само понятие общего, τὸ καθ᾽ὅλου, повторяющегося в многом, являет здесь неразрешимую загадку. Платон учил: существует только общее, род, и нет индивидуального;
Аристотель возражает: есть только индивидуальное, общее же есть мысль. Единство человеческого рода в Адаме являет собой неразрешимую загадку. Единство человеческого рода во Христе, новом Адаме, а, след., и возможность искупления Им
всего
человека также становится непонятным, если и Адам, и Христос есть только индивид, один из многих. Подобным же образом и св. Троица в этих категориях мыслится как три лица, различаемые только на основании ипостасных признаков;
соединить же их в триединство удается столь же мало, как и человеческое множество во единство.
См. также
|