Первоначальное христианство не было абсолютной религией, оно имело границы. Эти границы были теоретическими и практическими.

Первоначально, христианство, которое было непосредственной победой над Духом хаоса (Сатаной), не могло быть беспристрастным для едва побежденного врага. Будучи результатом борьбы, оно должно было сохранить следы борьбы и ненависти, особенно у умов более практических, чем созерцательных, у людей воли, а не разума (а таковых – большинство). Эти люди не могли увидеть в Сатане божественный орган, они видели в нем только врага божественного, отсюда – дуализм и разделение Царства Божьего и царства Сатаны, разделение человечества на избранных и осужденных, учение об аде и вечных муках – весь этот вздор и эти ошибки, которые привели к тому, что разрушили историческое христианство.

К этому теоретическому дуализму, который для догмы был фатален, присоединился практический дуализм, который был фатален для Церкви. Христианство по своему происхождению утвердило себя в качестве начала мира иного, который не может иметь ничего общего с вещами этого мира (Бог и Кесарь).^[34] Очевидно, что это разделение должно быть лишь временным, так как в конце концов все власти мира сего должны быть подчинены Христу. В конце Церковь должна полностью пронизать государство, стать его Духом, использовать его как свой орган. Но для этого истинного проникновения христианская Церковь должна была прежде полностью пронизать человеческое общество, начало христианства должно было целиком овладеть сердцем, Духом и жизнью людей; тогда внешняя жизнь общества и тем самым государство, которое этой жизнью управляет, должно было быть лишь выражением, внешним обнаружением внутренней жизни <представленной?> в Церкви. Пока Церковь не достигла этого совершенства, между ней и государством был возможен лишь внешний союз. Вначале, когда государство открыто оставалось языческим, даже этот союз был невозможен, была только вражда. Но когда Демиург увидел, что насилие и гонения лишь укрепляют Церкорвь, он прибег к другому средству. Через князя, который был полностью под его влиянием (Константин), он совершил внешнее, ложное, кажущееся подчинение Церкви без всякого изменения основы языческого и Демиургического государства, совершенно не преобразовывая, не христианизуя его. Империя Константина ни в чем существенном не отличалась от империи Диоклетиана. Церковь, которая была достаточно могущественной для того, чтобы стоять над государством, но не настолько, чтобы ассимилировать его, согласилась на компромисс; так образовалось гермафродитическое общество, которое называют Византийской Империей.^[35]

На Западе все было по-другому. Там Церковь имела дело не с организованным государством, но с хаотическими силами варваров. Она сохранила свою власть в обществе и реально их подчинила, но у нее не было еще внутренней силы, чтобы объединить их в одно целое и сделать из их диких королевств свои органы. Перерождение, христианизация варваров всегда была индивидуальной. Масса была христианской лишь внешним образом. Варварское языческое общество еще остается в феодализме, в котором еще объединяется жалкое подобие романо-германской империи. Вскоре эти гетерогенные элементы – Церковь, империя, феодальный строй – вступили в борьбу. В этой жестокой борьбе Церковь, естественным образом, потеряла свой чисто духовный и миролюбивый характер, и превратилась в папскую воинствующую монархию. Естественно, что в земной сфере земные силы должны были победить,^[36] и, действительно, священная империя по причине своей двойственной и искусственной природы начала уступать папству, но феодализм, который был естественной организацией, победил, когда собрал свои силы вокруг феодальных королей. Если император уступал папе, то король сделал из него своего пленника.^[37] Так в практической области к концу средневековья Демиург достиг двойного успеха победой царства над папством и превращением самого папства в мирскую силу.

Еще более роковым для христианства была секуляризация Церкви в теоретической сфере, так как здесь Церковь распространяла свою власть на Дух и на Ум, но не существует внешней силы, способной подчинить Ум; он восстал и разрушил власть Церкви в теоретической сфере.^[38] Но поскольку Церковь была единственным представителем христианства, хоть и искаженного, то восстание и отрицание Церкви были и отрицание христианства. Развитие этого отрицания хорошо заметно: епископальный протестантизм, пресвитерианство, унитаризм или социанизм, деизм,^[39] атеизм (и материализм).

Достижения Демиурга в практической сфере: королевский абсолютизм, парламентаризм, республиканизм, социализм и анархизм.

Таким образом, мы видим, что в практической сфере, также как и в сфере теоретической, выгоды из побед Демиурга принадлежат Духу хаоса, что находится в полном соответствии со срединной природой Демиурга, который не может обладать ни началом, ни концом. Но так как Дух хаоса по своей природе полностью негативен и никак не может быть началом жизни, то победы Демиурга идут на пользу третьему началу – Душе.

После того как все внешние или Демиургические формы жизни разрушены, душа должна искать в самой себе начала новой жизни, она должна повернуться к самой себе, отвлечь свои силы от внешнего, сконцентрироваться, потенциализироваться. Это возвращение Души начинается в теории (так как теория в настоящих условиях есть непосредственная сфера ее действия).^[40] Отсюда – развитие современной спекулятивной философии, которая хочет создать мир внутреннего;^[41] в этом ее отличие от древней философии, являющей собой философию объективного Логоса, тогда как современная философия есть философия субъективной души, самой человеческой души. Мысли души выражены современными философами; то, что она думает, она сообщает как непосредственно, так и посредством гениев людям, способным понимать и хорошо выражать эти откровения. Это есть теоретическое воплощение Софии.