|
|
|
Предполагаемое государственное устройство в будущем Священник Павел Флоренский
•
Предисловие
•
Предполагаемое государственное устройство в будущем
•
Послесловие
•
Комментарий к записке священника Павла Флоренского
ПРЕДИСЛОВИЕ
Несмотря на то, что изучение жизни и творчества священника Павла Флоренского приобрело систематический и углубленный характер, до самого последнего времени период лагерей (август 1933-го — 8 декабря 1937-го)
был малоизвестен (единственный источник — письма самого отца Павла, источник уникальный, но своеобразно зашифрованный), а период ареста, следствия и осуждения (25/26 февраля — 26 июля 1933-го)
оставался совершенно
"белым пятном". Первые краткие сведения о деле, по которому осудили священника Павла Флоренского, были сообщены семье московским управлением КГБ в письме от 11 января 1990 года. Тогда же семье была возвращена уникальная рукопись Флоренского, завершенная им в тюрьме 26 марта 1933 года:
"Предполагаемое государственное устройство в будущем".
По мере прочтения текста становилось ясно, что перед нами не просто следственные показания священника Павла Флоренского, но самостоятельная работа, своеобразный философско-политический трактат.
Содержание этой, вероятно, последней цельной философской работы таково:
1.
Общие положения.
2.
Исторические предпосылки.
3.
Государственный строй.
4.
Аппарат управления.
5.
Образование и воспитание.
6.
Религиозные организации.
7.
Сельское хозяйство.
8.
Добывающая промышленность.
9.
Перерабатывающая промышленность.
10.
Финансовая система.
11.
Торговля.
12.
Кадры.
13.
Научные исследования.
14.
Народное здравие.
15.
Быт.
16.
Внутренняя политика (политическое управление).
17.
Внешняя политика.
18.
Переход к обсуждаемому строю.
После обзора следственного дела, опубликованного В. Шенталинским (Удел величия —
"Огонек", 1990, № 45. С. 23 — 27), становится более ясно происхождение этого произведения Флоренского, сохранившегося для истории стараниями тех, кто предал смерти его создателя и пытался предать забвению даже его имя.
Первые показания Флоренского датированы 28 февраля. Сначала он отрицал выдвинутые обвинения. Но после очной ставки с П. В. Гидуляновым, поняв, что все нужные
"показания"
уже собраны путем обмана и провокаций, Флоренский в своих показаниях 3,4,5 марта перешел на путь самооговаривания. При этом он поставил себя во главе
"национал-фашистского центра"
"Партии Возрождения России"
и собственные показания формулировал так, что, с одной стороны,
"развивал"
фантастическую версию П. В. Гидулянова, а с другой — показывал недейственность мнимой организации. Вероятно, следствие предложило Флоренскому, как
"идеологу и духовному главе Союза", изложить свои взгляды в систематическом виде. Соответственно сценарию следствия, отец Павел должен был в своей работе сделать целый ряд оговорок, которые бы свидетельствовали о его виновности (иначе все показания и вся работа были бы признаны ложными).
Однако, будучи более свободным в своем собственном трактате, чем в ответах следователю, отец Павел мог попытаться высказать и свои истинные взгляды на целый ряд вопросов государственного развития, надеясь, что они окажутся необходимыми для будущих поколений, а также надеясь, что в каком-то далеком будущем это послужит к снятию обвинения если не с него самого, то хотя бы с его семьи. Надо признать, что предвидение отца Павла оправдалось, и он блестяще справился с той задачей, какую мог выполнить.
Но и этим не исчерпывается значение данной работы Флоренского. Под угрозой смерти, при тюремных пытках и издевательствах, он написал философско-политический трактат, который по содержательной стороне и стилистической емкости может быть поставлен в ряд классических работ Л. Тихомирова, И. Ильина, А. Солженицына. Несомненно, что его изучение откроет нам новую страницу русской политической мысли.
Игумен АНДРОНИК (Трубачев)
Рукопись отца Павла
"Предполагаемое государственное устройство в будущем"
представляет собой 26 пронумерованных с обеих сторон листов (51 страницу), исписанных чернилами разных цветов (красными, зелеными, голубыми). Переданная из архивов КГБ рукопись оказалась сильно испорченной: внутренний край листов был залит водой, часть текста размыта так, что отдельные слова и целые выражения не читаются. Публикаторы приложили все усилия для полной расшифровки рукописи, однако, к сожалению, прочесть удалось не все.
Разные цвета чернил, некоторые отличия в почерке (при сохранении наиболее характерных особенностей почерка отца Павла)
свидетельствуют о том, что рукопись создавалась в течение нескольких дней. Закончена она была, как указано самим автором, 16 марта 1933 года. После этого рукопись попала на чтение к следователям, которыми были подчеркнуты (карандашами разных цветов)
непрочитанные ими слова и выражения. Флоренский прояснил эти слова, надписав их более четко сверху строки. Вероятно, тогда же он внес некоторую стилистическую правку. Текст публикуется по этой последней
"редакции".
Структура публикуемого текста следует заметкам отца Павла. Так, например, параграф 11
"Торговля"
был написан им последним, точнее говоря, приписан ко всей рукописи, ибо перед ним стоит дата и подпись Флоренского, повторяющаяся после этого параграфа. Однако здесь же находится примечание Флоренского, предписывающее поместить данный параграф после параграфа 10. Публикаторы следовали указаниям автора.
При издании рукописи используются следующие специальные обозначения:
1. Многоточие в квадратных скобках
[…]
обозначает, что текст не восстановлен публикаторами.
2. Слово, часть слова или выражение в квадратных скобках, напр.,
[месту]
или
[безусловно ими], обозначают, что текст размыт и восстановлен публикаторами.
3. Курсивом отмечены слова, вставленные публикаторами в текст сообразно смыслу рукописи и стилю отца Павла.
Все остальные знаки: круглые скобки, выделение полужирным шрифтом и т.д. — принадлежат Флоренскому.
Рукопись расшифрована и подготовлена к печати С. Л. Кравцом при содействии игумена Андроника, С. М. Половинкина и Н. В. Тарасовой. Публикация игумена Андроника, М. С. Трубачевой, П. В. Флоренского. Фотографии предоставлены архивом семьи Флоренских.
ПРЕДПОЛАГАЕМОЕ ГОСУДАРСТВЕННОЕ УСТРОЙСТВО В БУДУЩЕМ
↑ ↑ ↑
1. Общие положения
Устройство разумного государственного строя зависит прежде всего от ясного понимания основных положений, к которым и должна приспособляться машина
управления.
При этом техника указанного управления вырабатывается соответственными специалистами
[…]
применительно к данному моменту и данному
[месту]. В виду этой ее гибкости заранее изобретать
[…]
не только трудно;
но и вредно. Напротив, основная
[…]
устремленность государственного строя должна быть продумана заранее.
Государство есть целое, охватывающее своей организацией
[…]
вею совокупность людей. Оно было бы пустой
[…]
если бы не учитывало конкретных данных
конкретных
людей и подменяло их данными отвлеченными и фантастичными. Но, с другой стороны, целое не было бы и не стало бы реальностью, если бы оно всецело пассивно определялось данностями людей и не имело бы никакой направляющей общество силы. Бюрократический абсолютизм и демократический анархизм равно, хотя и с разных сторон, уничтожают государство. Построить разумное государство — это значит сочетать свободу проявления данных сил отдельных людей и групп с необходимостью направлять целое к задачам,
неактуальным
индивидуальному интересу, стоящим выше и делающим историю. Различные виды представительного правления пытались решить эту основную задачу в построении государства путем компромиссов, уступок, урезок;
таким образом возникают ослабленные формы государственности при неполнокровных, урезанных проявлениях личности и отдельных групп. Такие компромиссы ведут к разложению как личности, так и государства. Правильное решение напротив может быть получено не при смешении двух равно необходимых моментов, но при последовательной и
[…]
реализации каждого из них. А это возможно
[только при]
разделении сфер. Все то, что непосредственно
относится
к государству, как целому, как форме
[…]
должно быть для отдельного лица
или отдельной
группы неприкосновенно и должно
[безусловно ими]
приниматься как условие индивидуального существования, как собственно политика. Напротив, все то, что составляет содержание жизни отдельной
личности
и дает интерес и побуждение
[…]
это
должно
не просто пропускаться государством как нечто не запрещенное, но, напротив, должно уважаться и оберегаться. Государство должно быть столь же монолитным целым
[в своем]
основном строении, как и многообразно, богато полнотою различных интересов, различных темпераментов, различных подходов к жизни со стороны различных отдельных лиц и групп. Только этим богатством индивидуальных, групповых, массовых проявлений живо государство. Мудрость государственного управления — не в истреблении тех или других данностей и даже не в подавлении их, а в умелом направлении, так чтобы своеобразия и противоречия давали в целом государственной жизни
[нужный]
эффект. Конечно, часто не легко найти рациональный выход тем или другим наличным силам;
однако правители, не сумевшие найти таковой, должны винить прежде всего себя самих. Как вообще виноват всякий организатор, не извлекающий никакого полезного эффекта из естественных богатств своей
организации.
Капитализм — явление ведущее в конечном счете к смерти, но талантливые капиталисты — естественное богатство страны, которое могло бы быть использовано в нужную сторону, если бы их энергией привести в действие силы, для которых у большинства других людей нет
соответственных
способностей.
Из
неоправданного
смешения задач государства, как формы, и
задач
государства, как содержания, вытекает
[…]
и представительство. Задача государства состоит не в том, чтобы возвестить формальное равенство всех его граждан, а в том, чтобы поставить каждого
гражданина
в подходящие условия, при которых он сумеет
показать,
на что способен. А т.к. деятельность, в которой реализуются лучшие потенции человека, и есть единственный способ получить удовлетворенность и
[вкус к]
жизни, то, давая отдельной личности реализовать себя с наивыгоднейшей для государства стороны, государство вместе с тем ведет эту деятельность к тому удовлетворению, которое возможно в данный исторический момент и в данных исторических условиях. Поэтому нет никакой надобности тянуть всех к одинаковой деятельности, в чем бы то ни было, и в частности к политике, в которой на самом деле почти никто не знает и не понимает. Политическая
свобода
масс в государствах с представительным правлением есть обман и самообман масс, но самообман
опасный,
отвлекающий в сторону от полезной деятельности и вовлекающий в политиканство. Должно быть твердо сказано, что политика есть специальность, столь же недоступная массам, как медицина или математика, и потому столь же опасная в руках невежд, как яд или взрывчатое вещество. Отсюда следует и соответственный вывод о представительстве: как демократический принцип оно вредно, и не
давая
удовлетворения никому в частности, вместе с тем расслабляет целое. Ни одно правительство, если оно не желает
краха,
фактически не опирается на решение большинства в вопросах важнейших и вносит свои коррективы;
а это значит, что по существу оно не признает представительства, но пользуется им, как средством для
прикрытия
своих действий. Но, отрицая демократическое]
представительство, правительство дол[жно быть]
чутко к голосу тех лиц или групп,
которые
действительно могут сказать нечто полезное правительству, специалистов тех или других
[отраслей], той или другой научной дисциплины, того или другого района, того или другого психологического
склада.
Уметь выслушивать всех, достойных быть
[выслушанными], но поступать ответственно по собственному решению и нести на себе образ государственной ответственности за это решение — такова задача правителя государством. Он должен иметь обильный материал от наиболее осведомленных и заслуживающих
[доверия]
граждан, он совещается столько, сколько это необходимо для уяснения дела до степени ясности доступной в наличных исторических условиях, но решает он сам и за свое решение ответственным он должен считать лишь себя самого. Это он виноват, если материал ему данный, оказался недостаточно полным или недоброкачественным: его дело выбирать себе советчиков.
↑ ↑ ↑
2. Исторические предпосылки
Чтобы не повиснуть в воздухе, будущий строй государства должен опираться на баланс наличных исторических сил и учитывать как то, что на самом деле есть, так и то, чего на самом деле нет, хотя бы первое и было не совсем по вкусу отдельным лицам, а второе, напротив, составляло предмет мечтаний. Точнее
[говоря], государственный деятель должен перестроить себя на положительную оценку реальных сил и на отрицательную оценку сил, переставших быть исторически реальными. В противном случае ему следует заняться беллетристикой в историческом роде, а не деятельностью организатора. Баланс же сил исторических может быть подведен в настоящий момент примерно
следующим образом.
[…]
отрезке времени, начавшийся примерно в
[…]
(для нас это период Московско-Петербургской России)
[…]
концу. Силы, которые более или менее согласовывали человечество за этот период, либо иссякли, либо перестали быть согласованными, а противодействуют друг другу. Начиная от тончайших построений физико-математических наук, кончая достаточно элементарными средствами существования — все стороны жизни наполнены ядовитыми продуктами жизнедеятельности и заняты разрушением самих себя. Наука учит не бодрой уверенности знания, а доказательству бессилия и необходимости скепсиса;
автомобилизм — к задержке уличного движения*;
избыток пищевых средств — к голоданию;
представительное правление — к господству случайных групп и всеобщей продажности;
пресса — к лжи;
судопроизводство — к инсценировке правосудия и т.д. и т.д. Вся жизнь цивилизованного общества стала внутренним противоречием, и это не потому, что кто-либо в частности особенно плох, а потому что разложились и выдохлись те представления, те устои, на которых строилась эта жизнь. Очевидности этого общего положения вещей не могут уничтожить многочисленные и нередко блестящие успехи современной цивилизации. Напротив, внимательный анализ всегда показывает, что
[они в особенности разрушительно-активны в отношении тех устоев, на которых они исторически держатся. Такова же судьба различных видов политического устройства государства. От демократичной республики до абсолютной монархии, чрез разнообразные промежуточные ступени, все существующие виды правового строя
[…], не несут своей функции. Нельзя обманываться: не война и не революции привели их к тяжелому
положению,
но внутренние процессы;
война же и
[революция]
лишь ускорили обнаружение внутренних
язв.
Может быть, какими-либо искусственными
[мерами]
и можно было бы гальванизировать на какое-то время труп монархии: но он двигался бы не
самостоятельно
и вскоре окончательно развалился бы (нельзя же, например, современную Италию считать монархией). Республики кажутся в несколько лучшем положении, но это так — только потому, что при менее определенной структуре они легче подчиняются посторонним силам, сохраняя, однако, свою
[видимость]. Иными строятся расчеты на ту или другую церковь. Большая наивность, при которой религия как вечное содержание человека, смешивается с историческими организационными формами,
[выросшими]
в определенной культурно-исторической эпохе и разрушающимися вместе с нею.
В настоящий исторический момент,
если
брать массу, — цельные личности, — отсутствуют не потому, что стали хуже, а потому, что воля парализована внутренними противоречиями культурной среды. Не личность слаба, но нет сильных, не задерживающих друг друга, мотивов деятельности.
Никакие парламенты, учредительные собрания, совещания и прочая многоголосица не смогут вывезти человечество из тупиков и болот, потому что тут речь идет не о выяснении того, что уже есть, а о прозрении в то, чего еще нет. Требуется лицо, обладающее интуицией будущей культуры, лицо пророческого
[склада]. Это лицо, на основании своей интуиции,
пусть
и смутной, должно ковать общество. Ему нет
необходимости быть
ни гениально умным, ни нравственно
возвышаться
над всеми, но необходимой
[…]
гениальная воля, — воля, которая стихийно,
может быть
даже не понимая всего, что она делает, стремится к цели, еще не обозначившейся в истории.
Как суррогат такого лица, как переходная ступень истории появляются деятели вроде Муссолини, Гитлера и др. Исторически
появление
их целесообразно, поскольку отучает массы от
демократического
образа мышления, от партийных, парламентских и
подобных
предрассудков, поскольку дает намек, как много может сделать воля. Но подлинного творчества в этих лицах все же нет, и надо думать, они — лишь первые попытки человечества породить героя. Будущий строй нашей страны ждет того, кто, обладая интуицией и волей, не побоялся бы открыто порвать с путами представительства, партийности, избирательных прав и прочего и отдался бы влекущей его цели. Все права на власть
[…], избирательные, (по назначению)
— старая ветошь, которой место в крематории. На созидание нового строя, долженствующею открыть новый период истории и соответствующую ему новую культуру, есть одно право — сила гения, сила творить этот строй. Право это, одно только не человеческого происхождения, и потому заслуживает название божественного. И как бы ни назывался подобный творец культуры — диктатором, правителем, императором или как-нибудь иначе, мы будем считать его истинным самодержцем и подчиняться ему не из страха, а в силу трепетного сознания, что пред нами чудо и живое явление творческой мощи человечества.
* Так в рукописи. Вероятно, следует считать, что Флоренский случайно пропустил сказуемое (например, ведет), что и приводит к некоторой несогласованности частей одного предложения.
↑ ↑ ↑
3. Государственный строй
В основу государственного строя должно быть положено самое решительное отделение государственной политики, как определенной формы государства в целом, от конкретного
[проявления]
отдельных сторон и областей
[жизни], составляющих содержание всего
общества.
Предельная централизация первой группы вопросов ведет к верховному единоначалию во всем том, что по сути дела должно быть
[единым]. Напротив, все то, что может и должно быть многообразным, что своим многообразием обогащает государство и делает отдельные его части нужными и интересными друг для друга, должно быть децентрализуемо, но опять на начале систематически проведенного частного единоначалия, а не в духе демократическом.
Прежде всего сюда относится вопрос о народах, входящих в состав СССР. Индивидуализация языка, экономики, быта, просвещения, искусства, религии
[каких-либо]
меньшинств рассматривается не как печальная необходимость или временная тактическая мера, но как положительная ценность в государственной жизни. Подобно тому, как разнообразие культур в сельском хозяйстве дает возможности интенсивного хозяйства, так и многообразие народных культур дает возможность государству иметь такое богатство характеров, интересов жизни
[.. ]
экономических преимуществ, которого не
может быть
при монотонном однообразном населении.
Очень
скучно, когда и в Керчи, среди греческих развалин, и в Мариуполе, овеянном воспоминаниями о Пушкине, и по Черноморскому
побережью,
и в Тифлисе и даже на нагорьях Чиатур,
везде видишь,
"нигде кроме, как в Моссельпроме". Но это
не только скучно,
но и симптоматично: всякий район
должен
творить свои ценности, нужные всему государству. И нивелировать эти возможности значит лишать великое государство смысла его существования, тогда нет великого: оно становится лишь большим. Плодотворная идея Союза отдельных республик должна быть в дальнейшем изменена по двум направлениям сразу: в сторону большей индивидуализации отдельных республик во всем, что непосредственно не затрагивает целости государства, и в то же время в сторону полной унификации основных политических устремлений, а это и будет возможно, когда данная республика будет сознавать себя не случайным придатком, а необходимым звеном целого. В этом отношении будущий строй должен отличаться от настоящего, при котором автономные республики
стремятся
подражать Москве в быте, просвещении
[…]
и вместе с тем не чужды сепаратистических стремлений и неясной мечты о самостоятельности от той же Москвы.
Число республик в общем должно оставаться современное, но возможно увеличение его. Эти автономные республики следует представлять себе как хозяйственные и культурные единицы. Направляющее усилие центральной власти должно быть устремлено главным образом к наиболее рациональному использованию
[характера]
местных особенностей — климата,
характера
почвы, богатства недр, этнических
особенностей
данного населения и т.д., т.е. к такому положению, которое наиболее соответствовало бы данностям
указываемой
республики и ее граждан и
[давая]
им наибольшее удовлетворение, было бы
выгодно
для государства в целом. Так, например, было нерационально со стороны царского правительства
насадить
по черноморскому побережью растения средней России, тогда как черноморское побережье способно почти
избавить
страну от импорта субтропических и тропических
[культур].
Точно так же, нерациональна со стороны царского правительства попытка перевести кочевые народы на оседлое земледелие, что противоречит тысячелетним навыкам этих народов и не представляло бы особого интереса для государства, если бы удалось, между тем, как более целесообразно был бы перевод к полукочевому образу жизни и культурам животноводческим. Найти каждому из народов свою функцию в великом сотрудничестве
[народов], составляющих союз, может быть и не всегда легко, но на что же существуют правители, как не для решения трудных вопросов.
Старые народы уже
[сейчас]
естественно доставят правительству больше хлопот, чем молодые, но зато и получить от них для государства можно будет больше. Однако в этом важнейшем деле, а именно в подыскании каждой народности собственно ей принадлежащего места в государстве не следует торопиться
[со случайными]
решениями, как это сделано у нас в отношении еврейских колоний: от евреев
[можно]
получить нечто большее, чем колхозы. Разумеется,
при этом
функция народности не должна мыслиться
[…]
т.е. как нечто принудительное в отношении
[отдельных]
личностей: этою функцией определяется
[характер]нейшее состояние представителей данной
[народности]
и только.
Национальные культуры и хозяйство автономных республик мыслятся не просто лежащими рядом друг
[с другом], но заложенными в общегосударственной идее, носителем которой служит и общегосударственный язык — русский литературный язык, язык, рассматриваемый лингвистами как особое наречие.
Следует думать, что в этом единстве государственного языка нет ничего обидного для отдельных народностей по следующим мотивам: 1)
литературный язык
[не чисто]
разговорный язык великорусских масс, 2)
существует множество великорусских диалектов, 3)
великороссы, проживающие в автономных республиках, обязаны учиться в школах местному языку, 4)
специфическим русским шрифтом может считаться не гражданский, а церковнославянский, причем для
[этого]
следует в РСФСР названия железнодорожных станций писать не только по-русски, но и по-церковнославянски, 5)
владеть русским языком важно — это дает ряд бесспорных преимуществ, отлично сознаваемое национальными массами.
Военное дело, органы политического надзора, финансы,
[ЧК], разные виды связи, пути сообщения, руководящие начала добывающей и обрабатывающей промышленности, отрасли народного хозяйства общегосударственного значения и, само собою разумеется, сношения с другими государствами, должны быть строго централизованы и ведению автономных республик не подлежать.
Наподобие автономных республик организуются и области, населенные более однородно, например, РСФСР.
Тут дается наибольший простор самостоятельности, инициативе, творчеству;
поощряется индивидуализация, дается возможность раскрытия способностей, дремлющих в людях и в территории народа, но вместе с тем политика резко отделяется от
националистических
проявлений.
↑ ↑ ↑
4. Аппарат управления
Весь аппарат управления как общегосударственного, так и частного
формируется
сверху вниз, а не снизу вверх. Таким образом это есть назначение должностных лиц, а отнюдь не их выборы;
однако при назначении предполагается самое
широкое
использование совещательного материала
данного
специалистами и теми, кто может быть в данном вопросе признан полезным. Назначения идут в нисходящем порядке единоначалия, т.е. так что единоначальник каждой ступени назначает своих непосредственных подчиненных. Но эти назначения
[контролируются соответствующими инспекторами, проверяющими совещательный материал, бывший в руках единоначальника, как со стороны его полноты и доброкачественности, так и со стороны правильного использования. Инспектор вправе требовать от единоначальника доказательств рациональности данного назначения и, в случае неудовлетворительности таковых, переносить дело на обсуждение более высокой ступени единоначалия. Таким образом, инициатива единоначальника тормозится механикой выборной системы, а произвол при назначении предотвращается необходимостью быть готовым к мотивированному
отчету
в своих назначениях. Кроме того, несоответствие назначений будет в значительной мере предотвращаться малой связью между зарплатой и должностью: повышение зарплаты должно быть обусловлено стажем и специальными заслугами, которые будут расцениваться как ускорение
[…]. Поэтому зарплата будет неразрывно
[связана]
с лицом, а не с должностью, и должность сама по себе не будет заманчива для того, кто не
обладает
особыми для нее возможностями и склонностями.
Современный советский аппарат засорен
людьми,
которые не могут быть названы плохими, но которые просто не хороши, т.е. находятся на
[данном]
месте случайно и потому фактически коэффициент полезного действия весьма малый. Об этом-то повышении коэффициента полезного действия и надлежит позаботиться в будущем.
Масса
случайных людей ведет к необходимости чрезмерного увеличения их по числу — мера, которая не только обременяет и осложняет государственный аппарат, но и понижает чувство ответственности в его исполнителях.
↑ ↑ ↑
5. Образование и воспитание
Государство, начинающее будущую культуру, смотрит вперед, а не назад, и свои расчеты строит на будущем, на детях. Трудности жизни, развал истории, все виды несчастий, которым пришлось подвергнуться детям прошлого исторического должны быть хоть сколько-нибудь заглажены
стабильным
и спокойным ростом в предстоящие годы, иначе из человечества получатся сплошные психопаты и больные. Без здоровых душевно и телесно
людей нет
надежд на лучшее будущее. Дети должны
[быть]
изолированы от политических тревог, от дрязг жизни, должны как можно дольше оставаться детьми. В школе на первом месте должно быть поставлено воспитание. Привычка к аккуратности, к точности, к исполнительности, физическая ловкость
[…]
во всех действиях, взаимное уважение, вежливость, уважение к высказываниям и чувствам товарища, привычка не рассуждать о том, чего не знаешь, критическое сознание границ своих знаний, половая чистоплотность на деле, не на слове, выполнение своего долга, преданность государству, интерес к порученному делу, наблюдательность, вкус к конкретному, любовь к природе, привязанность к своей семье, к
[школе], к товарищам, отвращение к хищническому пользованию природными богатствами, и т.д. — таковы элементы, внедрением которых надлежит озаботиться первым делом. Образование должно строиться на
принципе
"не многое, а много". Учащиеся должны овладеть методом, точностью мысли, вкусом и доведением знания до конца, разборчивостью вкуса. Им необходимо хорошо усвоить некоторые лучшие образцы литературы, — хорошо эти знания перечувствовать и проанализировать их, хотя бы и не целиком;
необходимо получить представление о том, что есть великое искусство — в музыке, в живописи, в архитектуре. Необходимо знать начатки математики,
[основы]
математических наук и естествознания. Классицизм, не грамматический, а реальный, стихия классического мироощущения, должна стать доступной учащемуся. История должна быть дана как хронологическая схема, иллюстрируемая рядом типических конкретных моментов.
[Вопрос об]
учебниках должен быть поставлен во всей
остроте:
пора сознать, что учебником направляется
вся учеба
и что хороший учебник ответственен более], чем ученое сочинение. Поэтому государство
должно приступить
к созданию учебников, по законченности почти классических — кратких, четких, излагающих не случайные веяния и не крик
моды,
а отстоявшиеся выводы, преимущественно фактического характера. Наряду с учебниками должен быть
[создан]
ряд пособий, небольшой числом, но первоклассный и притом не только по содержанию, но и по
[форме].
Низшая школа и средняя школа (примерно в объеме десятилетки или большем)
находятся под ведением местных организаций и по возможности должны быть децентрализованы. Единство школы отвергается, напротив, допускается разнообразие типов, программ и способов обучения, причем общегосударственная инспекция следит за удовлетворением некоторому четко выраженному минимуму необходимых требований. Качество же всего данного образования, как и постановки дела оценивается особо и может поощряться особыми мерами.
Высшая школа в большей степени должна быть связана с центральными учреждениями, находясь под непосредственным контролем высших органов в учебной деятельности. Но при этом высшая школа должна быть создана как индивидуальное, местное учреждение, применительно к местным возможностям, условиям и потребностям. В будущем будут дивиться таким курьезам, как
"Институт сои и ценных растительных культур"
(т.е. субтропических)
для
энтузиастов в Москве, тогда как этому
[институту]
место в Сочи, Сухуми или Батуми.
Такая оторванность учебных и исследовательских институтов и других учреждений от тех
условий,
которые составляют их прямой предмет изучения, ведет к
полной
отвлеченности, искусственности и безжизненности всей
постановки
дела.
В будущем должен быть дан общий декрет о расселении больших городских центров
[…]
и в особенности это относится к
[средним]
учебным заведениям, которым надлежит
быть
в мелких городках, в бывших усадьбах, среди природы. Высшие учебные заведения тоже следует распределить по возможности по всей стране. Это повысит общий культурный уровень страны, создаст более здоровый быт,
[…]
свяжет их с местными условиями, с природой, повысит воспитательные возможности. Опасение, что такая школа обойдется дороже
[очевидно]
справедливо;
но при этом забывают, что
[удешевление]
современности достигается за счет научного качества работы, причем преподаватели, имея слишком много разных занятий, деквалифицируются и отстают. В еще большей степени это относится к профессорам. Поместить их в условия тихой жизни — это и значит предоставить им возможность роста и плодоношения.
[Ведь]
всем же известно, что наши ученые перестают
[работать]
как раз тогда, когда могли бы давать государству что-нибудь полезное. Кроме того, в отношении экономии средств, необходимо учитывать те услуги, которые могут оказывать местные специалисты краю, а потому — и соответственные денежные сбережения.
↑ ↑ ↑
б. Религиозные организации
Как проявление внутренней жизни человека, религиозное чувство
[неотделимо от него;
однако те образы, понятия и
идеи,
которые из этого чувства формируются, меня[ются в соот]ветствии с местными, временными и индивидуальными условиями. Государство считало бы своим
[…], если бы религия вообще исчезла. Правда, известные виды
[религиозных организаций могут становиться враждебными данному государству, и тогда последнее стремится направить их по иному руслу. Религия должна быть
отделена
от государства, что в интересах как
[ее, гак и]
государства. Но это не значит, что государство только терпит различные религиозные организации: оно оказывает им
[даже]
содействие и вправе ждать известного содействия себе с их стороны. Государство допускает свободу религиозной и антирелигиозной пропаганды, поскольку ни та ни другая не касается предметов общегосударственною значения и пресекает пропаганду в противном случае. Что же касается до взаимоотношения различных религий и исповеданий, то государство входит в
их взаимоотношения, но лишь
постольку, поскольку одной из сторон допускаются правонарушения. Религиозное образование разрешается в общественном порядке лишь по достижении совершеннолетия, а в домашнем — для
небольших
семейных или дружеских групп — только по усмотрению родителей.
Здесь ничего не говорится о церкви православной потому, что она по формальным правам не должна занимать места преимущественного пред другими религиозными организациями. Однако это не значит, что правительство не видит разницы между различными религиями. Православная церковь в своем современном
[виде]
существовать не может и неминуемо
разложится
окончательно;
как поддержка ее, так и
борьба
против нее поведет к укреплению тех
устоев,
которым время уйти в прошлое, и вм[есте с тем]
задержит рост молодых
побегов,
которые вырастут там, где сейчас их
менее
[всего ждут]. Когда религиозными началами
забивали
головы — в семинариях воспитывались
наиболее
активные безбожники. Когда религию навязывают — от нее отворачиваются, потому что для восприятия предметов религии требуются соответственные
[условия]. Но когда религии не будет, тогда начнут тосковать. Это будет уже не старая и безжизненная религия, а вопль изголодавшихся духом,
которые
сами, без понуканий и зазываний
создадут
свою религиозную организацию. Это будет через 10 — 15 лет, а до тех пор должна быть пауза, пустота и молчание. Тогда-то
[…]
по конфессиональным расчетам
[…]
были, будут делаться расценки
[…]
конфессий
и религий. До тех же пор — никаких льгот, никаких преимуществ, никаких гонений. Государство не должно связывать свое будущее с догнивающим клерикализмом, но оно нуждается в религиозном углублении жизни и будет ждать такового.
↑ ↑ ↑
7. Сельское хозяйство
В основном экономическое направление обсуждаемого строя может быть охарактеризовано как государственный капитализм, хотя этот термин должен пониматься с рядом ограничений, приводимых ниже. Под государственным капитализмом здесь разумеется такая экономическая организация общества, при которой орудия производства принадлежат непосредственно государству. Для России основным видом промышленности,
по
крайней мере на ближайшее время, должна считаться промышленность сельскохозяйственная, причем производственная единица мыслится как колхоз. Задача будущего — рациональное
использование
сельскохозяйственных угодий, т.е. извлечение из них того специфически наивыгоднейшего, материализованного экономического эффекта и в количественно наибольшей степени, на который они способны при данном
уровне
сельскохозяйственной техники и который делает
[каждый из]
колхозов (говоря принципиально)
единственным в
своем роде.
Качество стоит здесь на первом месте;
лишь на основе продукции отдельных колхозов государство может дать в целом полноту экономического строя. Только необходимо помнить, что качество продукции возможно лишь при качестве работы тех направляющих
[огосударствленных]
технических сил, которыми движется колхозное строительство. И в этом отношении обсуждаемая
аграрная
политика, по-видимому, близкая советской системе, весьма далека от нее, ибо ставка будет не на большой размах и быстроту
[темпов], а на глубокое изучение и вдумчивость. Современная боязнь углубления сменится требованием обратным — поп multa sed multum*. Проблемы селекции, акклиматизации,
[гибридизации], прививки, изменения химических и физических свойств почвы, использование ультрафиолетовой радиации, при избирательном выборе культур для данного угодья с его
[конкретными]
данными условиями должны стать основными. Наблюдения, подобные тому, что северные льны дают масло несравненно лучшее для лаковых целей, нежели центральные или
[…], должны составлять основной фонд планирования.
Необходимая индивидуализация хозяйства возможна лишь при индивидуализации хозяйственных органов. Массовое планирование, из центра, представляющее известные преимущества при внимании преимущественно к количественной стороне хозяйства (но и тут легко ведущее к несознательному вредительству), уже совершенно неприемлемо при хозяйстве качественном. Тут требуется не общее, а глубокое и до конца конкретное знание местного края, во всех деталях, непосильное не только формальным плановикам, но и гениальному специалисту. Поэтому обсуждаемое хозяйство должно быть чрезвычайно децентрализовано, а направляющие указания центра должны быть возможно общими.
Наряду с колхозами государство допускает другие виды хозяйственных организаций — артельные, личные хозяйства и др., причем количественно они
[предполагаются]
составляющими лишь небольшую долю колхозного строительства. Колонизация, специальные или
редкие
культуры, особенности местного ландшафта — все
эти
причины могут сделать даже желательным существование хозяйства в особых формах. Но, кроме того, колхоз признается не императивной формой, а более выгодной, если брать дело в общем, и эта выгода распространяется также на участников его. Вследствие этого свобода участия или неучастия в колхозе в общем не ведет к разложению колхозов, ибо другие плюсы колхозного хозяйства (культурно-просветительские учреждения, снабжение, м.б. известная доля
[…]
и т.д.)
склонит подавляющее большинство к пребыванию в колхозе. Если же в общем балансе мотивов все-таки склонится в пользу иных форм хозяйства, например, единоличного, то очевидно на
[это есть веские]
данные, объективные и субъективные, и тогда государству нет надобности настаивать на участии в колхозе. Вполне возможно, что удовлетворенность от индивидуального хозяйства, как и вообще всякий труд самоопределяющийся, даст свои хорошие своеобразные плоды, необходимые государству.
*
Не много, но хорошо
(лат.),
т.е. немного по количеству, но много по значению.
↑ ↑ ↑
8. Добывающая промышленность
Другие виды добывающей промышленности — лесное дело, горное дело, добыча продуктов моря и т.д. должны направиться путем углубленного изучения и индивидуализации. Территория нашей страны изучена до сих пор чрезвычайно слабо, и слабость эта объясняется своекорыстно-хищническим отношением к естественным богатствам страны — образно говоря, выклевыванием ценностей уже оцененных и отсутствием широты подхода в оценке всего прочего. Лишь углубленное и широкое изучение естественных богатств в целом, продвижение развернутым фронтом позволит установить истинную
[производственную]
ценность того или другого вида сырья.
Промышленность СССР идет в значительной мере на повтор заграничной ("догоняет"), но в мыслившемся государстве надо
[решить]
вопрос о движении не по направлению
[западного типа]
и с обгоном, но о самостоятельном, индивидуальном пути, вытекающем из особенностей страны. Заграничная промышленность выросла в своих, естественных для нее, условиях, и потому наиболее приспособима к ним. Естественные условия нашей страны иные, и попытка догнать заграничную промышленность приводит нас в невыгодные условия, насколько многое из того, что за границей было естественно, у нас будет искусственно. Чутко присматриваясь к заграничному опыту, мы должны решать свои задачи и — своими средствами. А для этого надо в совершенстве знать свои материальные ресурсы и возможности, представляемые ими. У нас есть много того, чего нет за границей, и напротив, нет многого из имеющегося там. Будущий строй должен глубоко понять это простое положение. А без реализации его
[непредставимо]
заниматься составлением, так сказать, рациональной
[сметы]
всего
[что только]
имеется, и систематическим изучением
[настоящего]. На учет своих ресурсов государство средств не пожалеет, так как рациональная экономика возможна лишь по свершении учета, хотя бы в первом приближении.
В погоне за золотом, ценность которого мы знаем, мы не замечаем горных пород, минералов, химических элементов, древесины разных ценных видов,
[алкалоидов], эфирных масел, и т.д. и т.д., специфические свойства которых пока не изучены. В своей оценке
[…]
естественных богатств мы руководимся чрезвычайно неиндивидуализированной внешней оценкой с голоса
[одного только]
мирового рынка, а не природою данных объектов.
[Государство]
будущего, по возможности самозамкнутое, будет соответственно независимо от оценок внешнего мирового рынка, его расценки будут идти по собственным руслам.
↑ ↑ ↑
9. Перерабатывающая промышленность
В основе перерабатывающей промышленности лежит принцип активизма, активного подхода к
[свойствам]
тех продукций, которые выпускаются.
Эта активность прежде всего и важнее всего предполагает активное отношение к материалам, из которых выделываются различные изделия. Производство
[…]
не довольствуется в большей или меньшей степени тем, что выйдет, но ставит себе задачею, на почве
[тщательного]
предварительного изучения, получать продукты с определенными, ранее заданными, вполне стандартными свойствами. Это достигается путем Синтеза. Синтез материалов составляет ближайшую задачу, за которую возьмется промышленность
[нового образца]. Следует предвидеть, что здесь одно из наиболее важных направлений будет электросинтез разных видов: органический электросинтез в
[жидкостях], синтез тихим разрядом, синтез
[карбидными]
и другими корпускулярными лучами, фотосинтез.
↑ ↑ ↑
10. Финансовая система
Государственный бюджет складывается из доходов от госпромышленности, налогов на частные или концессионные предприятия, эксплуатации различных госпредприятий (пути сообщения, связь и т.д.)
и прочего.
В виду общей внешней политики, направленной в сторону экономической изоляции от внешнего мирового рынка и отказа от вмешательства в политическую жизнь других государств, потребность в валюте могла бы быть весьма ограничена и в пределе будет стремиться
[к нулю]. Статьи импорта будут по возможности уменьшаться. Импортироваться
[в страну]
должны будут книги, журналы, особенно совершенные и уникальные научные инструменты, произведения искусств и, в сравнительно небольшом количестве,
[некоторые]
виды сырья или веществ, еще не производимые
[в стране]
и не нашедшие себе заменителей. Интенсивности развития промышленности должна способствовать децентрализация, с вытекающей отсюда конкуренцией — как между госпредприятиями, так и между ними и остальными предприятиями. Само собою ясно, что
[при присутствии]
крупного промышленного капитала не может быть речи о конкуренции между
[государственным]
производством и небольшим заводом типа крупных мастерских. Но существует ряд производств, для которых массовости не требуется, и здесь отдельные
независимо
поставленные небольшие предприятия могут идти впереди больших заводов и будут для государства выгодны. Такие мастерские могут иметь в частности характер
[научно-экспериментальных], изобретательских, вообще быть местами проявления инициативы и технического творчества;
государству прямой расчет поддерживать их и давать им возможность развиваться. Местная индивидуализация промышленности получит от них материал, который трудно и во всяком случае дорого получать непосредственно в учреждениях государственных.
Не следует, впрочем, суживать понятие синтеза до приобретений в собственном смысле слова. Воплощение технической идеи нередко бывает весьма трудно, даже когда сама идея вполне созрела, и часто проходят многие годы, прежде чем удается реализовать соответственное производство. Поэтому следует озаботиться, чтобы в государстве возникало больше таких предприятий, которые были бы опытными не только со стороны научно-технической, но и со стороны
[…]
и целесообразнее всего, ради свободы действий и инициативы, чтобы подобные предприятия были частнопредпринимательскими. Но несомненен провал, малорентабельность, даже химеричность значительной
[их части]
при непосредственной государственной ответственности за успех подобных
[предприятий]: развитие их быстро прекратится, а между тем прогресс в технике всегда основан на свободной
[игре]
инициативы и выживания немногих направляющих комбинаций.
↑ ↑ ↑
11. Торговля
В основном, торговля, особенно крупная, ведется органами государственными. Однако, неудобство исключительно централизованной торговли заставляет признать необходимым допустить наряду с roc-торговлей также и частнопредпринимательскую. Как и прочие свободные профессии, эта частная торговая инициатива должна быть ограничена соответственным подоходным налогом. Но, кроме того, специальная торговая инспекция должна проверять доброкачественность продаваемого товара и бороться со спекуляцией. Мелкость торговли, при многочисленности отдельных предпринимателей, будет естественным цензором, противодействующим сбыту недоброкачественного товара и набиванию цены. Этим обязанности торговой инспекции будут значительно упрощены.
↑ ↑ ↑
12. Кадры
Из всех естественных богатств страны наиболее ценное богатство — ее кадры. Но кадрами по преимуществу должен считаться творческий актив страны, носители ее роста. Забота об их нахождении и сохранении и о полноценном развитии их творческих возможное ей должна составлять одну из важнейших задач государства. Тут
главное
дело руководиться двумя основными директивами — использованием данностей и борьбою за качество.
Творческая личность не делается, никакие старания искусственно создать ее — воспитанием и образованием — не приводят к успеху, и мечтать о массовых выводках творцов культуры значит впадать в утопию. Задача трезвого государственного деятеля — бережно сохранять немногое, что есть на самом деле, не рассчитывая на волшебные замки в будущем. Творческая личность — явление редкое, своего рода радий человечества, и выискивать ее надо по крупицам. Государственная власть должна выработать аппарат для вылавливания таких крупинок из общей массы населения.
Идея выдвиженства, по виду, близкая к высказываемой на самом деле весьма далека от нее, ибо выдвигают выдвиженца не высшие, то есть не те, которые действительно имеют
[способность]
судить о творческой ценности личности, а масса, руководимая нетворческими признаками. В частности, необходимо иметь в виду, что творческая личность чаще всего замкнута в себе, угловата, мало приспособлена к тому, что называется общественной деятельностью, а иногда даже асоциальна;
подобная характеристика считается почти правилом. Между тем выдвиженство идет по признаку легкости общения с массами, и в этом смысле чаще всего выбирает людей склада совсем иного, чем требуется для обсуждаемой цели.
Прежде всего должно быть отмечено, что творческая личность, будучи продуктом счастливого и неожиданного
объединения
наследственных элементов, из которых каждый сам по себе, может быть, и не представляет ничего чрезвычайного, составляет крупный выигрыш в лотерее, другие билеты которой пустые или соответствуют выигрышу ничтожному. Этот счастливый выигрыш,
[свидетельствуя]
о личности подлинно творческой, может пасть на любую общественную среду, любую народность, любую ступень социального развития. Поэтому искать подобную личность надо всюду, под покровом всякой деятельности. Только весьма проницательные, опытные и крупные люди могут распознать подлинно творческие потенции, и для этого распознавания должен быть организован особый государственный аппарат, работа которого с лихвою окупится результатами. Государство будущего будет показывать не сейфы с золотым запасом, а списки имен своих работников.
Необходимо также иметь в виду, что творческая личность, как некоторое новое явление в мире, никогда не может быть загодя установлена с гарантией. Она есть раскрытие того, чего еще не было, и
[поэтому]
до реализации его и общественно-исторической проверки заранее нельзя утверждать с полной
[ответственностью]
степень ценности этого нового. Кажущееся ценным может и не оказаться таковым пред лицом истории, а еще чаще кажущееся нелепым в данный момент, недоросшему обществу, отбирается потомством как культурная ценность. Государству, разыскивающему творческую личность, необходимо, с одной стороны, быть чрезвычайно осторожным в суждениях отрицательных, а с другой — заранее учитывать поправку на известную долю промахов
[в суждениях]
положительных.
До сих пор имелись в виду преимущественно творческая личность науки с техникой и искусством. Особо надо учитывать волевую личность, для общества необходимую не менее первых. Правда, в природе волевой личности лежит до известной степени и умение пробить себе дорогу и выдвинуться из массы. Но это выдвижение весьма нередко бывает в неудачную и даже противоположную сторону, вредную для общества. — Если
искать
выдающуюся волевую личность легче, чем другие
[выдающиеся]
личности, то направить ее по желательному для государства направлению — несравненно труднее. Значительная работа по подбору и направлению личностей волевого типа проведена партией большевиков, и со стороны будущего государства было бы крайне нецелесообразно начинать это дело заново, не продолжая строить на том же фундаменте.
Кроме творческой личности государство нуждается также и в работниках посредствующих между
[его]
массами. Для этих работников тоже необходимы особые задачи;
но специальная подготовка к деятельности чрезвычайно важна. Необходимо иметь в виду, что наиболее рациональный путь подготовки деятельных и
[способных]
работников — это вручить их опытному и
[проверенному]
работнику подобно тому как поручали масте[рам подмастерий]. Индивидуализация рода и способа
[воздействия и]
составляет суть этой школы культурности. Индивидуальность самою
"мастера", индивидуальность подхода его к своим
"подмастерьям"
и
"ученикам", личные
[привязанности во]
всей школе друг к другу — таковы предпосылки
обучения,
глубоко чуждые нашей современности, идущие
[наперекор]
современным воззрениям. Однако, попытки ускоренной штамповки работников культуры не поведут к успеху, и будет сознано, что действительная культурность передается не путем только
одного
внешнего научения, а лишь непосредственным воздействием личности.
↑ ↑ ↑
13. Научное исследование
Если вообще современная экономика всецело зависит от техники, а последняя обусловлена научным исследованием, то в обсуждаемом самозамкнутом государстве, пролагающем путь к новой культуре и в новых природных и социально-исторических условиях, научному исследованию принадлежит значение решающее. Поэтому вопрос о рациональной постановке научного исследования, несмотря на кажущуюся свою малость в общем масштабе государственной жизни, должен быть поставлен особенно тщательно. Уроки настоящей постановки должны предупредить хотя бы от части ошибок в дальнейшем. Как и в прочих отраслях государственной жизни, в отношении научного исследования прежде всего должны быть приняты в расчет наличные госресурсы рабочих сил науки, ибо организация научного исследования есть в первую очередь организация рабочих сил, во вторую — литературных и лабораторных пособий и лишь в третью — тех стен, в которых идет научная работа. Давно известный афоризм:
"великие идеи исходят из малых лабораторий"
остается в силе и до настоящего времени. Ошибка настоящего времени — в максимальном и действительно огромном расходовании усилий на стены институтов, при недостаточной заботе об оборудовании (аппаратура и библиотека)
и чрезвычайно малом внимании к самим работникам, т.е. к их подбору, к особенностям их работы, созданию благоприятных психологических условий, при которых творческая энергия может концентрироваться и раскрываться. Необходимо будет в дальнейшем учитывать, что творчество идет путями прихотливыми и непредвидимыми заранее, что у каждого созидающего ума имеются свои подходы и свои приемы. Психология творчества до настоящего времени не только не установила в этой области каких-либо шаблонов, но и напротив, ясно вскрыла отсутствие таковых. Готовое и уже выразившееся творчество можно, если кажется нужным, пересказать по заранее намеченным общим схемам;
но творчество в его динамике этой схематизации не поддается, и всякая попытка насильственно заставить течь его по заданному руслу приводит к борьбе, в результате которой творчество или побеждает или иссякает. Но, с другой стороны, эта индивидуализация творчества делает очевидным и то, что большие скопления творческих личностей, поскольку скопление предполагает некоторый общий для всех порядок, неминуемо должно вредить их раскрытию в деятельности. Исследовательские учреждения не должны быть централизованы, громадны, собраны в одно место. Это вредно притом не только им, но и стране, поскольку обескультуривает страну и вызывает нарушение равновесия между центром и всей периферией. Вредному и наглядному примеру такой централизации во Франции следует противопоставить гораздо более целесообразную организацию США, где (несмотря на невысокий культурный уровень страны)
поняли необходимость равномерно насыщать всю страну научной деятельностью.
Таким именно образом, т.е. путем создания многочисленных, сравнительно малых, весьма специализированных по задачам и индивидуализированных по научным работникам исследовательских учреждений, рассеянных по всей стране, внедренных в самые глухие уголки, можно тесно связать их с местными условиями и направить на реализацию местных возможностей, сделать идейно заинтересованными в результатах работы, поставить твердо в область конкретных, подлинно жизненных задач жизни страны. Напротив, централизация научного исследования по самой сути дела отрывает его от качественной индивидуализации как внешней жизни, так и творческой личности.
Творчество, как деятельность не поддающаяся планированию и поэтому не могущая считаться ответственной за свои результаты, естественно не должно быть, как правило, единственным содержанием гос. службы. Полная независимость от заранее предусмотренной и ответственной работы предоставляется лишь в исключи1ельных случаях, когда творчество данной личности уже настолько обогатило государственную жизнь, что государство согласно пойти в дальнейшем на риск. Поэтому, как правило, в научной деятельности учреждений и лиц должна быть проведена резкая пограничная линия обязанностей нетворческого характера и работы творческой. Первые, требующие лишь применения уже известных знаний, в плановом порядке поручаются учреждению, должны хорошо согласовываться между учреждениями, прорабатываются по заранее обдуманной, согласованной и авторитетно утвержденной (конференции, съезды, высшие органы научного контроля)
методике к определенным срокам и с полною ответственностью. Эта часть работы собственно и составляет прямую обязанность учреждения. Она назначается ему в связи с его местными и индивидуальными особенностями. Но наряду с этой, ответственной, работой научные работники должны иметь и полную свободу работы творческой, не планируемой, не идущей в календарном порядке, не контролируемой в отношении тем и лишь обсуждаемой (и награждаемой в случае признания ценности)
по полученным результатам.
Научная работа, как и деятельность врача, требует полной ответственности за свои действия. В этом отношении она требует ответственности даже в более высокой степени. Отсюда вытекает необходимость действительного единоначалия всякого организатора научной работы. Нельзя плодотворно научно работать с помощниками, которые не согласны со своим руководителем, не понимают его с полуслова, а тем более — если они внутренне борются против него, его планов, его подхода к изучаемым явлениям. Научное творчество, пока оно еще не воплотилось, основано на интуиции, на смутном брожении мысли, таящемся весьма глубоко. Даже преждевременная формулировка в слове может остановить или искривить творческий процесс, а тем более преждевременная критика, недоброжелательство, даже советы. Во многих случаях от помощника требуются не столько знания, сколько известные душевные качества (так Фарадей всю жизнь работал с отставным полуграмотным сержантом Андерсоном и не выносил помощи никого другого). Будущее правительство должно предоставить возможность подбирать сотрудников всецело руководителю, т.к. данный со стороны может быть неподходящим, и притом вовсе не в силу каких-либо явных изъянов, достаточных для отвода.
В отношении творческой части работы не следует бояться так называемой непрактичности. Тут требуется более доверия к своему и к чужому творчеству, которое по самой природе своей целестремительно, хотя часть и не умеет в данный момент объяснить свою цель. Истинное творчество не может оказаться ненужным, но прицел его во времени может быть весьма различным. Далекие цели, будучи достигнуты, во многих случаях ускоряют процесс развития, но не от начала, а от конца, направляют другие процессы и оказываются нужными с неожиданной стороны и в неожиданных обстоятельствах. Правительство, четко намечая область политики как сферу своего творчества, должно не приказывать творчеству в других сферах, а бережно охранять молодые ростки. Но вместе с тем оно должно, со своей стороны, указывать те конкретные задачи, которые требуют разрешения.
Общая децентрализация культурно-экономической жизни, которая должна быть проведена государством во всех областях, будет облегчена и рационализована при наличии мощной сети местных исследовательских учреждений, отвечающих местным условиям и местным особенностям. В каждой области будут таким образом свои специалисты того круга вопросов, которые для данной области представляют особую важность, и притом специалисты по данному узкому вопросу быть может лучшие в мире, во всяком случае одни из лучших в государстве. Принимая непосредственное и постоянное участие в культурных и экономических делах данного края (хотя и только научное)
и зная их досконально, эти специалисты смогут стать действительно компетентными в своих советах по рационализации края, — что поведет к возможной при данном состоянии знаний интенсификации его хозяйства и культуры. Следует думать, что в общем и творческая энергия этих специалистов будет питаться теми же конкретными данностями края, что и задачи, предназначенные в порядке обязательности, так что на деле та и другая сторона деятельности будут поддерживать и укреплять друг друга. Таким образом творчество само способно, без насилия и мертвящего принуждения, в большинстве случаев пойдет по руслам задач ближестоящих и непосредственно нужных.
↑ ↑ ↑
14. Народное здравие
Социальные болезни довоенного времени, война, трудности жизни революционного периода, — все это не могло не задеть самых основ народного здравия. Если вообще забота о здравии народа составляет одну из важнейших задач госвласти, то в настоящий момент эта задача стоит на самом первом месте: из больного, выродившегося народа нельзя построить здорового государства.
Прежде всего требуется оздоровить семью. Вопреки взглядам, составляющим задний фон многих высказываний современности, общество слагается не из индивидов-атомов, а из семей-молекул. Единица общества есть семья, а не индивид, и здоровое общество предполагает здоровую семью. Распадающаяся семья заражает и общество. Государство должно обязательно
[создать]
наиболее благоприятные условия для прочности семьи, для
[прочности]
должна быть развита система мер, поощряющих
крепкую
семейственность. В качестве требуемых мер может быть проведен налог на холостяков в соответственный фонд каких-либо поощрительных мероприятий. Затем как мера физического оздоровления
[семьи]
входящая в более общую меру охраны здоровья, должны быть организованы при каждой местной больнице архивы с родовыми и индивидуальными записями на карточках, систематическое пополнение записей о здоровье членов рода и о генеалогических связях между родами даст богатый материал для медицинских советов относительно желательности того или иного брака. Современная евгеника еще слишком молода и неопытна, чтобы запреты в отношении браков можно было считать категорическими, но предупреждение и совет в некоторых случаях вполне уместны. Во всяком случае каждый имеет право знать, какие опасности подстерегают его.
Врачебное дело требует децентрализации. Местные врачебные организации содержатся на местные средства, хорошее знание врачом местного края и местных условий, высокое качество врачей и создание для них большого служебного авторитета, действительного единоначалия в своей амбулатории, клиники или операционной — таковы необходимые условия рационализации врачебного дела. Сюда присоединяются еще развитие фармацевтической промышленности — по линиям сельскохозяйственной и химической. Как и во всех других отраслях центральной государственной власти принадлежит издание общих директивой и контроль состояния врачебного дела по районам.
15. Быт
Всякая существенная функция индивидуального организма или сознательной группировки таковых слагается из ряда нарастающих друг на друге слоев. Нижние, коренные, слои составляют необходимое условие функции (питание, размножение, речь, основные виды орудия и оружия, формы социальной организации и т.д.). Нарушение этих условий ведет и к прямому разрушению организма. Однако более высшие слои, представляющие надстройку над соответствующими функциями, непосредственно не участвующие в осуществлении этих функций, не могут быть отрезываемы от низших слоев, не причиняя тем глубокого и непоправимого, хоть и не непосредственного и потому не
[мгновенного]
ущерба соответствующим функциям. Таракан в супе или экскременты на столе непосредственно не затрагивают функции питания, однако гадливое чувство при еде, как хорошо известно, в конечном счете может расстроить не только более тонкие проявления личности, но и повести к прямому расстройству питательной системы. Еще более чувствительна к нарушениям надстроек над функцией половая сфера, научное творчество и т.д. Опрятность, изящество, нравственные и эстетические эмоции, религиозные чувства и т.д. составляют существенное условие нормального функционирования организма, и во многом не только у человека, но и у животных, причем без этих вторичных условий самые, казалось бы, благоприятные первичные условия могут оказаться неиспользованными, тогда как при наличии вторичных условий известная недостаточность первичных может быть иногда восполняема за счет первых. В кругу хорошей семьи или с близким другом, за чистым столом или при хорошем душевном настроении пустая картошка может оказаться питательнее самой питательной пищи, пожранной кое-как, в одиночестве, при тоске или злобе. Совокупность вторичных моментов той или другой функции определяет быт. Как и все в индивиде или обществе, быт может искажаться, извращаться, принимать вредные формы (напр. бытовое пьянство). Но по существу дела быт есть неотъемлемый момент человеческой жизни, и государство должно понимать, что забота о быте входит в число необходимых задач управления. Народное здравие, работоспособность, преданность своему государству, творчество и т.д. и т.д. все это существенно зависит от наличия сочного и красивого, здорового быта. Коренные моменты функций характеризуют минимум жизни, а быт — ее наличный максимум, цветение, игру, а потому и весь жизненный тонус. Без быта нет и вкуса жизни, по крайней мере у масс, и отрешаться от быта, да и то не полностью, может лишь гений, одержимый своим творчеством и частично уже ушедший от него в будущее. Быт коренится в истории. Его теперешнее действие в значительной мере основано на том, что в свете быта отдельное действие, частного и узко личного характера, перерастает само себя и связывается с подобными же действиями других людей и других времен. Этим случайное возводится на ступень
"общего", закономерного, и отрешается от своей произвольности и субъективности. Через быт личность сознает свое место в обществе и потому свое достоинство.
Быт не может быть сочинен, хотя и находится во всегдашнем изменении. Одни элементы его растут, другие отмирают. Но эти процессы связаны и должны быть связаны с природными и социальными условиями данного края и потому текут индивидуально. Полнота государственной жизни — в богатстве и разнообразии проявлений быта, соответствующего богатству и разнообразию местных условий. Нивелировка быта неминуемо поведет к уничтожению вкуса жизни, радости бытия, а потому и к рабскому труду и ко всяческому обеднению.
Крепкая сплоченность государства опирается не на монотонную унификацию всех его частей, а на взаимную их связь, обусловленную глубоким сознанием взаимной необходимости частей, нужности каждой из них на своем месте. Если быт есть цветение жизни каждой из частей государства, то разнообразием этого цветения проявляется организация государства как единого целого, а не механически накопленных единиц, случайно находящихся за одной оградой. Культурно-просветительные органы края могут и должны направлять бытовую жизнь, — стремиться смягчать или вытеснять проявления вредные, поддерживать полезные и способствовать бытовому творчеству в новых областях.
Таковыми, в частности, должны быть внедрение чувства ответственности за разумное пользование энергетическими ресурсами, охрана природы и памятников древности и т.д. Однако новые моменты быта могут быть вводимы лишь творчески, а не простым постановлением каких бы то ни было учреждений.
↑ ↑ ↑
16. Внутренняя политика (политическое управление)
В основе внутренней политики государства лежит принципиальный запрет каких бы то ни было партий и организаций политического характера. Оппозиционные партии тормозят
[деятельность]
государства, партии же, изъявляющие особо нарочитую преданность, не только излишни, но и разлагают государственный строй, подменяя
[собою]
целое государство, суживая его размах и в конечном счете становятся янычарами, играющими
[верховной]
государственной властью. Разумной государственной власти не требуется преторианцев,
[в виде]
преданности желающих давать директивы
[власти]. Достаточно государственного, законного, народного и т.д., чтобы не ростить
"истинно-государственного",
"истинно-законного",
"истинно-народного"
и т.д. Мудрый правитель различает
"законное"
[от законного]
и опасается чрезмерного усердия, желающего быть законнее законного, — не делом, а декларацией. — Организации не политические, а бытовые, религиозные, научные, культурно-просветительные разрешаются и в известной степени даже поощряются. Кроме того, верховное правительство, по своему усмотрению созывает время от времени те или другие собрания с совещательным голосом, причем состав членов этих собраний устанавливается каждый раз особым актом и в значительной час1 и определяется персонально. На этих собраниях могут быть ставимы также и политические вопросы как внутренние, так и внешние.
Задача как школьного, так и общественного воспитания, в политическом отношении состоит во внедрении привычки проводить резкую пограничную линию между политикой и неполитикой, привычка, которая должна стать почти автоматической. В отношении политических вопросов население страны должно ясно сознавать свою некомпетентность и опасность затрагивать основы социальной жизни, механизм которых им неведом. Поэтому тут не требуется ни одобрений, ни порицаний, подобно тому как не требуется такого рода порицаний производству взрывчатых веществ. Но, с другой стороны, верховная власть зорко следит, чтобы политическое управление и его филиалы тоже не переходили за демаркационную линию, раздел политики и общей культуры, и не делали политикой то, что лишь могло бы
[при особых]
условиях, отвлеченно говоря, таковой
[сделаться], в данных же конкретных условиях представляющее явление просто культурное. Устойчивость государства существенно зависит от уравновешенности обоих начал — внутренней политики и общей культуры, и основная задача верховной гос.власти, объединяющей в себе оба начала, держать это равновесие ненарушенным.
В государствах со свободной игрой политических страстей верховное правительство может нарушить его как в одну, так и в другую сторону. В обрисованном же строе, где политика заранее исключена и где партии могли бы приобрести вредное значение лишь при весьма большом разрастании и укреплении, верховному правительству грозит преимущественно опасность чрезмерного нажима со стороны органов политического надзора. Именно об этой опасности должно думать будущее правительство,
[так как]
другая опасность предотвращена самым строем государства. В виду указанного положения вещей необходимо особенно заботиться о качественном составе
[кадров]
органов политического надзора — об отборе
[самых]
лучших представителей населения, наиболее культурных и наиболее умудренных. Задача правительства сделать политическое управление и его органы
[организацией]
особою, особо почетною во всем обществе, вроде того, как в Англии, например, была должность судьи. Уголовные и гражданские дела, в отличие от дел политических должны рассматриваться как местные и разбираться местными органами, на общем фоне местных условий и особенностей.
↑ ↑ ↑
17. Внешняя политика
Обсуждаемое государство представляется крепким изнутри, могущественным совне* и замкнутым в себя целым, не нуждающимся во внешнем мире и по возможности не вмешивающимся в него, но живущим своею, полною и богатою, жизнью. Вся экономическая политика этого государства должна быть построена таким образом, чтобы во всякой области своей жизни оно могло удовлетворяться внутренними ресурсами и не страдало бы от изоляции, как бы долго последняя ни тянулась. Будучи миролюбивым, или, точнее, индифферентным к внешнему миру, оно не будет стремиться к захвату чужой территории, если только население ее само не пожелает присоединиться к этому могущественному союзу. Оно будет также стремиться воссоединить все области бывшей России, но поставит пред ними вопрос о решительном самоопределении]
с вытекающими отсюда последствиями в виде своих свободных рынков, вывоза сырья и т.д., после чего граница закрывается. В убеждении ядовитости культуры распадающихся капиталистических государств обсуждаемый строй постарается сократить сношения с этими последними до той меры, которая необходима с целью информирования о научно-технических и других успехах их. Для иностранцев граница его тоже будет почти закрытой, по крайней мере в первые годы существования. Оно не будет тратиться на
[прямую или косвенную торговлю с]
заграницей, предпочитая эти средства сохранить для себя, предоставляя западу итти своим путем разложения, само же сосредоточит внимание на собственном благосостоянии.
* Так в рукописи.
↑ ↑ ↑
18. Переход к обсуждаемому строю
Обсуждаемый строй ни в коей мере не мыслится как реставрация строя дореволюционного. Белые, зеленые и прочих цветов генералы, стремясь выполнить эту неразрешимую и крайне вредную задачу, обнаруживали тем непонимание хода мировой истории вообще и русской — в частности. Нет никакого сомнения, что если бы тот или другой из генералов, при оплошности или слабости большевиков, дошел бы до Москвы, и если бы даже большевики вообще при этом исчезли, то все равно, по прошествии самого короткого времени в стране вспыхнула бы новая революция и анархия. В таком же положении оказался бы и любой из интервентов, пожалуй с тою только разницею, что власть его удержалась бы несколько дольше (вместо нескольких недель может быть несколько месяцев). Очевидно, всякой будущей власти надо прочно усвоить ряд посылок и держаться их на практике, не только по соображениям тактическим, но прежде всего в виду внутренней рациональности соответственных мероприятий.
Посылки эти таковы:
1. Союз Советов установил свой известный престиж во внешней политике и по меньшей мере упрочил сознание необходимости серьезно считаться с ним в военном отношении. Этот престиж никак не следует терять и будущему государству, т.к. в противном случае пришлось бы над тем же работать заново.
2. Советская власть в области экономической сделала громадное дело, степень громадности пока не учитывается и даже не может быть учтена достаточно, поскольку крупнейшие из советских мероприятий еще не приносят плодов, и запах последних следует ждать лишь в дальнейшем. Большая часть крупных мероприятий в настоящее время находится, так сказать, в стадии появления бутонов и цветов, но еще не плодов. Дело тут не в так называемой диспропорции планирования, а в том, что строительство всей промышленности в целом требует сроков, которые хотя и могут быть усилием страны сокращаемы, но все-таки не беспредельно. Плодами Днепростроя и других знергостроев должна считаться не электроэнергия сама по себе, а та химическая и другие отрасли промышленности, которые используют электроэнергию. Ничто из советских строительств не должно быть утеряно для будущего, но, напротив, должно быть завершено. Дальнейшее же промышленно-заводское строительство, как было уже указано в начальных параграфах настоящего обзора, желательно повести менее централизованно и в менее крупных размерах (кроме единой высоковольтной цепи).
4. Красная армия организована со стороны человеческого материала весьма совершенно и весьма высоко в отношении механической техники. Возможно, что в некоторых отношениях иностранные армии и обладают какими-либо техническими преимуществами, но таковые могут быть приобретены несравненно легче, чем людской состав. Таким образом Красная армия представляет ценность, утратить которую — значило бы утратить и все прочие ценности страны.
5. Имеется еще ценность страны — подбор волевых и в общем более или менее дисциплинированных работников — партия. Несомненно, что с качественной стороны эта группа далеко не однородна и что в ней имеются элементы также и недоброкачественные, тем не менее, в целом было бы со стороны власти преступным легкомыслием и расхищением народного достояния потерять тот подбор работников, многие из которых могли бы найти целесообразное применение своим силам в будущем строе на местах ответственных.
6. Всякая революция подает повод развитию анархии. Слабостью Временного правительства и правления Керенского анархия у нас была допущена, и лишь длительными усилиями советской власти к настоящему времени подавлена (да и то не сполна). Изменение политической ситуации легко может повести, с одной стороны, к анархии, а с другой — к самосудам и сведению всех счетов, что опять должно разразиться анархическими эксцессами, бандитизмом или даже междуусобной войной. Порядок, достигнутый советской властью, должен быть углубляем и укрепляем, но никак не растворен при переходе к новому строю.
7. Наша эмиграция, застывшая в своем дореволюционном прошлом и оторвавшаяся от жизни нашей страны,
[своим вмешательством]
в нее способна вызвать сумятицу и спутать все карты. Поэтому во имя интересов страны эмиграции должен быть запрещен въезд в страну до
[полного]
укрепления новой власти и проведения всех необходимых мероприятий,
[не менее]
как на пять лет.
Намеченные предпосылки заставляют полагать, что никак не может быть допущено такого перехода к новому строю, который сопровождался бы ломкой наличного. Этот переход должен быть плавным и неуловимым как для широких масс внутри страны, так и для всех внешних держав. Будучи изменением по существу, переход должен быть лишь одним из частных мероприятий советской власти, поворот к нему может стать достоянием гласности лишь
[тогда], когда позиции новой власти будут достаточно закреплены. Техника такого перехода должна состоять, соответственно, в замещении одних направляющих сил государства другими, но при сохранении их организационных форм, с течением времени эти формы будут преобразовываться, но в порядке или как бы в порядке всех прочих госмероприятий. Нет надобности, чтобы смена направляющих сил государства на первых же порах затронула весьма большое число работников: партийная дисциплина одних и привычка к безропотному повиновению других создают благоприятные условия к изменению курса, если он будет итти от сфер руководящих. Таким образом, обсуждаемое изменение строя предполагает не революцию и не контрреволюцию, а некоторый сдвиг в руководящих кругах, который мог бы оказаться даже более простым, чем дворцовые перевороты.
Однако, должна быть проведена и подготовительная оргработа в аппарате управления, которая обеспечила бы положение будущего правительства и создала бы кадры сочувствующих ему, даже при неполном представлении, что собственно произошло в центре.
[Эта]
работа состоит во внедрении
[новых]
идей в организующие центры отдельных групп — Красной армии, заводов, колхозов, крупных промышленных объединений.
Указанная часть работы, разумеется, не могла бы быть проведена без участия партии, — не в целом, но и не просто единичных лиц. Эта необходимость в партии зависит не только от формально-правового положения членов партии и имеющихся у них полномочий, но и еще в большей степени связана с их личными качествами — активностью в политике и в борьбе, умением со вкусом вести политорганизационную работу, наконец, возможною заинтересованностью занять в будущем строе положение, отвечающее их складу и темпераменту. Интеллигенция, в общем, лишена этих черт и не способна к занятию административных постов. Прямой интерес как всего дела, так и отдельных личностей, — размежеваться в будущем государстве и поделить области работы: волевому типу будет предоставлена политика и военное дело, интеллигентному и эмоциональному — культура, наука, техника, искусство, просвещение, религия, экономика же будет областью общей. Таким образом, идейные члены партии не могут считать себя обиженными, поскольку они все равно займут примерно то же положение, к какому приспособлены по своей натуре, хотя никто не помешает им заниматься деятельностью в области культуры, если они почувствуют к ней призвание. Мало того, они будут иметь преимущество — избавиться от моральной и исторической ответственности за ряд членов недостойных, разбавляющих и тормозящих партию. Что же касается до концентрации власти в едином лице, то члены партии не могут не понимать, что эта концентрация все равно необходима и в самой партии, с соответственным, очевидно,
[уменьшением]
полномочий отдельных ее представителей. Условия, подсказавшие обсуждаемое изменение строя, постепенно понимаются как в стране, так и за границей.
За границей — это переход власти к единоначальникам волевого типа, не обладающим теми или иными традиционными правами на власть. Очевидно, усилия современной государственной жизни достаточно обнаруживают необходимость единоначалия, если даже страны с демократическими привычками вынуждены от таковых отказываться. Другая группа явлений, происходящих за границей и толкающих нас на единоначалие — это все более выясняющееся намерение подчинить нашу страну, в том или ином виде, себе и заставить служить своим интересам. Активная враждебность и готовность к признанию стоят одна другой, потому что смысл обеих один и тот же. Отсюда следует, что нашей стране, уже вследствие внимания к ней со стороны держав иных, необходимо особенно напрягаться для сплочения воедино всех своих функций и к готовности реагировать на внешнее воздействие единой, нераздробленной и нерассеянной волей.
Внутренние условия, со своей стороны, подсказывающие тот же выход к единоначалию, таковы.
Общая усталость всей страны, напряженно и трудно жившей 19 лет. Большинству населения, если не всем, эти годы надо было затрачивать энергию жизни, в гораздо большей степени, чем это бывает вообще. В результате физического, и главное, нервного истощения
[народу]
требуется отдых. Участие в политике, когда-то столь
[желанное]
многим, перестало быть заманчивым. За временем траты накопленных сил должно последовать время накопления, степенного и тихого созидания на фундаменте уже построенном, отдых. Этот отдых может быть получен только в том случае, если выдающаяся личность возьмет на себя бремя и ответственность власти и поведет страну так, чтобы обеспечить каждому необходимую политическую, культурную и экономическую работу над порученным ему участком.
Огромность задач, поставленных притом чрезмерно централизованно, повела к социального рода осложнениям личной жизни (вопросы снабжения, квартиры, бюрократической волокиты по пустяковым делам, неустойчивость личного положения и проч.)
и жизни государственной (всевозможные трудности вести работу, несогласованность учреждений и т.д.), которые в особенности в связи с общей усталостью ведут к недовольству. Это недовольство разлито всюду, среди всех социальных кругов населения, всех профессий, всех убеждений, недовольство неопределенное, можно сказать, почти беспредметное и выливающееся по случайности и мелким поводам.
Жизнь идет зараз и слишком стесненно и слишком недисциплинированно. Расхлябанность в отношении главного — в отношении дела служебного, товарищеского, семейного, даже в отношении себя самого, и вместе с тем стесненность по мелочам, канцелярщина. Такая жизнь становится невыносимой лично и вместе с тем нетерпимой государственно. У большинства нет радости исполнения долга, удовлетворения работою, как таковою, непосредственного вкуса к жизни и к деятельности. Не надо быть пророком, что ближайшей следующей ступенью будет эпидемия самоубийств.
С другой стороны, учреждения, несмотря на
[стремление]
поднять их жизнедеятельность, впадают в возрастающую вялость и понижают коэффициент полезного действия. Сознание малой производительности труда есть тормоз, делающий его еще менее производительным. Тут уже уныние возникает не на личной почве. Партийные круги, хотя и стараются
[из]
сдержанности не проявлять своих настроений подавленности и недовольства, однако не могут скрыть их и тем еще наводят эти чувства вокруг себя в еще большей степени. Это — именно чувства, потому что недовольство, уныние, усталость, безразличие не относятся к какому-нибудь определенному лицу, предмету или положению, а беспредметно отравляют общество как воздух измененного состава.
Возникновение различных уклонов и группировок в партии опять-таки указывает на необходимость какого-то действия. Особенно характерно при этом появление различных группировок правого уклона, т.е. идущих на сближение с теми стремлениями внепартийных кругов, которые мыслят более или менее реально и не впадают в нелепые фантазии.
Наконец, к вышеперечисленному надлежит добавить еще различные перегибы органов советской власти;
общая причина этих перегибов лежит отчасти в схематичном проведении мероприятий и в слишком крупном их масштабе.
Совокупность перечисленных условий заставляет думать о своевременности перехода к единоначалию и единоответственности, при которых может быть разграничена область государственной
координации
и область личного усмотрения. Этим разграничением м.б. повышена, с одной стороны, дисциплина и чувство ответственности, а с другой — повышен вкус жизни.
Сюда относится вопрос, может ли быть произведено настоящее изменение внутренними силами страны, или требуется посторонняя помощь. Прежде всего, по-видимому, говорить можно только о помощи со стороны Германии, возможна ли интервенция Германией. Нет, по существу, интервенция невозможна и недопустима;
однако, разговор о ней может быть полезен. Недопустимость интервенции явствует из невозможности впустить в страну германские силы и вместе с тем сохранить свободу действия на дальнейшее, в частности — для реализации программы, намеченной выше или иной подобной. Совершенно очевидно, что Германия согласится принять участие в делах нашей страны ради подчинения ее себе в той или другой мере, и чем большей окажется ломка при этой помощи, тем большей будет степень нашего подчинения. Несомненно даже, что Германия вовлечет нас в путаную игру мировой политики и тем лишит нас возможности развивать наше своеобразное строительство. Основной первоначальный план Германии — ослабить Россию, истребив более активную часть населения, и так довести страну фактически до состояния колонии с крепостными — при этой
"помощи"
был бы продвинут далеко вперед. И тем не менее, необходимо держать Германию и прочие державы в успокоительной для нее мысли, что мы не против нее и своевременно обратимся к ней за помощью. Это необходимо, чтобы нам оставаться все время осведомленными относительно намерений и планов Германии и иметь возможность подсунуть ей фальшивый план интервенции, который сорвал бы возможность подготовить действительную интервенцию в тот момент, когда у нас, под покровом строгой государственной тайны, будет установлено единоначалие и государство может оказаться на кратчайший срок вполне готовым к обороне.
Кроме того, фальшивый план интервенции необходим нам, чтобы обострить бдительность к действиям Германии со стороны других наций и тем гарантировать себя от враждебных актов Германии. Для большей уверенности эту якобы согласованную интервенцию Германией следовало бы довести до сведения французского правительства, причем соответственные документы могли бы быть в светокопиях выкрадены и переданы французскому представительству подходящим агентом.
Разговор об интервенции может быть полезен также и внутри страны, как в целях агитационных, так и в профилактических, поскольку слухом об участии Германии в оккупации нашей страны можно было бы в значительной мере подавить попытки к анархическим выступлениям.
1933.III.16.
↑ ↑ ↑
ПОСЛЕСЛОВИЕ
В философском наследии отца Павла Флоренского наименее известным разделом остаются его социально-политические взгляды. Во многом это объясняется тем, что вопросы политики не входили в круг его интересов — проблемы собственно философские и богословские, проблемы творчества, религиозного и научного, были для него гораздо более жизненными и конкретными и потому как бы заслоняли собой все то, что составляло современную отцу Павлу политическую реальность. По воспоминаниям его друга, отца Сергия Булгакова,
"в то время, когда вся страна бредила революцией, а также и в церковных кругax возникали одна за другою, хотя и эфемерные, церковно-политические организации, о. Павел оставался им чужд, — по равнодушию ли своему вообще к земному устроению, или же потому, что голос вечности вообще звучал для него сильнее зовов временности"*. Публикуемая записка
"Предполагаемое государственное устройство в будущем"
является единственной работой отца Павла, известной на сегодняшний день исследователям его творчества, которая специально посвящена вопросам государственного устройства**.
Ситуация, в которой создавалась Записка, с неизбежностью выдвигает вопрос: что это — философское сочинение, предполагающее свободное выражение мыслей автора, или документ, вынужденно созданный Флоренским под давлением следствия?
Едва ли можно ответить на этот вопрос однозначно. Время и место создания Записки не могли не отразиться на ней, и биографам Флоренского еще предстоит разбираться в тексте, созданном в условиях, когда первым читателем философской работы должен был стать следователь НКВД. Однако несомненным является и тот факт, что изложенные здесь идеи тесно связаны со многими как опубликованными, так и еще неопубликованными работами отца Павла, и это дает бесспорные основания считать Записку выражением его идей и рассматривать ее в одном ряду с другими его сочинениями.
* Прот. Сергий Булгаков. Священник Павел Флоренский. — В книге: Священник Павел Флоренский. У водоразделов мысли. Т. 1. Статьи по искусству. Paris, 1985, с. 13.
** За исключением, пожалуй, еще одной до сих пор не опубликованной юношеской работы
"О смысле и цели прогресса".
Друзья и недруги с разным чувством, но с одинаковой убежденностью говорили о консерватизме огца Павла, о его лояльности
"повиновения всякой власти", о его последовательном отказе во все времена нарушить завет апостола Павла:
"Всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти и не от Бога;
существующие же власти от Бога установлены. Посему противящийся власти противится Божию установлению"
(Рим. 13, 1-2).
Одни, как о. Сергий Булгаков, видели в этом проявление
"подлинной меры его свободолюбия", другие, например, его постоянный оппонент Николай Бердяев, —
"века гнета и покорности"*. В основе же этой стойкой убежденности отца Павла лежал принцип принятия данности и чувство ее необходимости — будь то политическая жизнь страны или его собственная судьба.
Не менее важным для понимания позиции отца Павла является тот факт, что крушение России он пережил не в Октябре, когда к власти пришли большевики, а в феврале 1917 года, когда рухнула монархия. Октябрьский же переворот и победа большевиков, казавшиеся многим трагической случайностью, для него были закономерным следствием предшествующего падения царской России. В Записке читаем:
"Нет никакого сомнения, что если бы тот или другой из генералов, при оплошности или слабости большевиков, дошел бы до Москвы, и если бы даже большевики вообще при этом исчезли, то все равно, по прошествии самого короткого времени в стране вспыхнула бы новая революция и анархия". Переживая крушение монархии как национальную катастрофу, Флоренский видел в ней неизбежное следствие социальных и церковных настроений последнего периода русской истории и признавал ее объективный характер.
* См.: Про т. Сергий Булгаков. Ук. соч., с. 13;
Николай Бердяев. Хомяков и свящ. Флоренский. — В кн.: Николай Бердяев. Типы религиозной мысли в России. Paris, 1989, с. 574.
Признание исторической реальности за единственную данность, из которой следует исходить всякому истинному политику, если только он не желает
"заняться беллетристикой в историческом роде", естественно приводит его к необходимости продумать те пути, на которых созданный в стране деспотический режим может в дальнейшем обрести разумный смысл.
"Порядок, достигнутый советской властью, должен быть углубляем и укрепляем, но никак не растворен при переходе к новому строю". Поэтому в Записке речь идет не столько о том идеальном государстве, о котором мечтал Флоренский, сколько о первом приближении к нему в условиях данной исторической реальности. Идеал отца Павла — средневековый тип миросозерцания и соответствующий ему средневековый тип иерархической власти (монархии). Деспотический режим в СССР, начало которому положила установленная большевиками диктатура, уже потому мог показаться Флоренскому имеющим некоторую ценность, что
"отучает массы от демократического образа мышления, от партийных, парламентских и подобных предрассудков".
Противопоставление двух типов миросозерцания — средневекового и возрожденческого — занимает центральное место в философских построениях Флоренского, этому посвящены его известные работы
"Обратная перспектива",
"Философия культа",
"Итоги",
"Записка о христианстве и культуре"
и др.
"Что же касается до жизни отдельных культур, — писал Флоренский о себе в автобиографической заметке для словаря
"Гранат", — то Флоренский развивает мысль о подчиненности их ритмически сменяющимся типам культуры средневековой и культуры возрожденческой. Первый тип характеризуется органичностью, объективностью, конкретностью, самособранностью, а второй — раздробленностью, субъективностью, отвлеченностью и поверхностностью"*.
Главная черта миросозерцания Возрождения и Нового времени (включая, конечно, и Просвещение — истинный пик этой традиции)
есть антропоцентризм, то есть учение, ставящее в центр мира человеческую личность. Антропоцентризм, поклонение обезбоженной личности, приводит к странному на первый взгляд результату: учение о безраздельной свободе индивидуума со временем естественно перерастает в учение о всеобщем равенстве, о регулятивной морали, при которой все равны перед лицом некоторого отвлеченного закона, например, категорического императива Иммануила Канта или Декларации прав человека. Идеал социального устройства общества для просветительско-возрожденческой традиции — демократия, которая обещает всеобщее равенство и всеобщее участие в управлении государством. Это направление мысли, став господствующим, всем прочим моделям социального устройства приписывало попрание интересов личности и в принципе отказывало им в праве на существование, называя их тираниями и диктатурами. Между тем еще Платон за многие века до эпохи Просвещения предупреждал:
"...излишняя свобода естественно должна переводить как частного человека, так и город ни к чему другому, как к рабству, ...поэтому естественно, продолжал я, чтобы тирания происходила не из другого правления, а именно из демократии, то есть из высочайшей свободы, думаю, — сильнейшее и жесточайшее рабство"**. Но тирания тоже недолговечна: лишенная прочной государственной структуры, основанная на равенстве всех в бесправии, она сменяется вновь столь же непрочной демократией. И эта смена режимов может превратиться в дурную бесконечность.
Средневековое миросозерцание строится на философии неравенства, на представлении о том, что каждый человек имеет свое предназначение свыше, свой долг перед создавшим его Творцом и потому — свое место в жизни. Описывая этот тип миросозерцания, Флоренский отмечал, что в нем
"нет однообразной поверхности", напротив, вся человеческая жизнь есть постоянное движение по
"лествицам восхождения и нисхождения". В средневековом миросозерцании человек осознает себя частью Божьего творения, ответственным за судьбу всего мира.
"Человек есть Царь всей твари, — писал отец Павел в работе
"Макрокосм и микрокосм", — Царь, но не тиран и не узурпатор, и пред Богом, Творцом твари, предлежит ему дать отчет за вверенное ему"***. Представление о свободе средневекового человека заключено в словах апостола Иоанна
"И познаете истину, и истина сделает вас свободными"
(Иоан. 8, 32).
Опора настоящей свободы человека — Истина, Бог, высшая Абсолютная ценность. Наличие Абсолютной ценности освобождает человека от необходимости постоянного самоутверждения, ибо никто не сравнится с Богом, и потому через смирение человек приходит к душевному равновесию, к примирению с собой и миром — и не на призрачной идее равенства (принципиально неосуществимой в этом мире), а на внутренней готовности взять свой жизненный крест и следовать за Спасителем.
Социальная модель средневекового миросозерцания — последовательно проводимая иерархия, абсолютная монархия. Единоначалие как тип авторитетной и ответственной власти обосновывал в трактате
"Монархия"
Данте:
"...Бесспорно, что весь человеческий род упорядочивается во что-то единое, как уже было показано выше;
следовательно, должно быть что-то одно упорядочивающее или правящее, и это одно должно называться монархом или императором. Так становится очевидным, что для благоденствия мира по необходимости должна существовать монархия"**.
Убежденным сторонником монархии был и отец Павел Флоренский, для которого в идее монархии на первый план выдвигалась сакральность фигуры самого самодержца:
"...Самодержавие не есть юридическое право, а есть явленный самим Богом факт, — милость Божия, а не человеческая условность, так что самодержавие Царя относится к числу понятий не правовых, а вероучительных, входит в область веры, а не выводится из внерелигиозных посылок, имеющих в виду общественную или государственную пользу".
В Записке отец Павел сохраняет этот главный принцип самодержавной власти, хотя и не настаивает в новых условиях на обязательности именно монархии:
"И как бы ни назывался подобный творец культуры — диктатором, правителем, императором или как-нибудь иначе, мы будем считать его истинным самодержцем и подчиняться ему не из страха, а в силу трепетного сознания, что пред нами чудо и живое явление творческой мощи человечества". Главное, что подлинная власть должна быть осенена свыше: она не должна быть результатом человеческого выбора, а право на истинную власть —
"одно только нечеловеческого происхождения, и потому заслуживает названия божественного".
Но, подобно тому как
"дьявол есть обезьяна Бога", так наряду с истинным единоначальником могут возникать многообразные ложные авторитеты,
"суррогаты такого лица". Таковыми в Записке названы Муссолини, Гитлер;
список оканчивается многозначительным
"и др."
— этот ряд вполне мог замыкать не названный здесь Сталин.
* П.А.Флоренский. П. А. Флоренский (авто-реферат). — В кн.: Половинкин С.М. Логос против Хаоса. М., 1989, с. 6.
** Платон. Государство, 563, Е — 564А.
*** Богословские труды. Вып. 24. М., 1985, с. 233.
"Данте Алигьери. Малые произведения. М., 1968, с. 310.
Истинная власть опирается на свободное приятие в любви и вере авторитета единоначальника со стороны ею подданных;
потребность в этой любви выражает чаяния самого народа. Подтвердим это свидетельством участника Собора, избравшего Святейшего Патриарха Тихона, крестьянина, так объяснявшего необходимость избрания патриарха:
"У нас нет больше царя, нет отца, которого мы любим. Синод любить невозможно, а потому мы, крестьяне, хотим патриарха"*.
Структура предполагаемого Флоренским государства представляется тем более естественной для человека, что прообразом ее служит род, семья. Неоспоримость авторитета главы рода, семьи, пастыря, учителя — вот истинный прообраз власти единоначальника.
Система государственного устройства, выдвигаемая Флоренским, разрушает стереотипное представление о средневековой модели общества как о системе подавления личности. Напротив, она открывает возможность наиболее полной самореализации именно потому, что отрешает от суетного стремления участвовать во всем. Новая государственная внутренняя политика направлена на то, чтобы помочь человеку найти сферу деятельности, где наиболее полно смогут раскрыться его способности. Возрожденческая модель мира нацеливает человека на участие в политике, понимая йод этим выполнение гражданского долга. Средневековое государство разрушает эту иллюзию:
"Должно быть твердо сказано, что политика есть специальность, столь же недоступная массам, как медицина или математика". Государственная политика будущего государства обеспечивает не политическое равенство, а разделение сфер деятельности и специализацию. Иерархический строй, устраняя идею всеобщего равенства, дает возможность многообразного самовыявления в разных сферах — национальной, культурной, научной, хозяйственной.
Деятельность же каких-либо партий в государстве не нужна, как не нужна она в жизни семьи, рода:
"Оппозиционные партии тормозят деятельность государства, партии же, изъявляющие особо нарочитую преданность, не только излишни, но и разлагают государственный строй, подменяя целое государство, суживая его размах, и в конечном счете становятся янычарами, играющими государственной властью. Разумной государственной власти не требуется преторианцев, в виде преданности желающих давать директивы".
Будущее государственное устроение немыслимо для Флоренского без религиозного осмысления основ жизни, при котором вера, религия является
"средоточной задачей человеческой жизни, ...точкой опоры всех действительностей жизни"**. Ослабление религиозного понимания жизни, более того, сознательное его уничтожение в советском атеистическом государстве извратили единоначалие, и потому главной предпосылкой изменения строя Флоренский называет
"религиозное углубление жизни". Об этом же писал и другой русский мыслитель И. А. Ильин: необходимо,
"исходя из духа Христова — благословить, осмыслить и творчески преобразить мир;
не осудить его внешне-естественный строй и закон, и не обессилить его душевную мощь, но одолеть все это, преобразить и прекрасно оформить — любовью, волею и мыслью, трудом, творчеством и вдохновением"***.
* Москва, 1990, N 12, с. 150.
** Отец Павел Флоренский. Философия культа. — Богословские труды. Вып. 17. М., 1977, с. 105.
*** Ильин И. А. Основы христианской культуры. Мюнхен, 1990, с. 33.
Один из разделов Записки посвящен положению и судьбе Церкви. Прежде всего о Флоренский признает за благо отделение Церкви от государства. Огосударствление религии привело к подавлению живого религиозного чувства, без которого немыслима сама религия. В архиве отца Павла сохранился составленный им еще в 1915 году список атеистов-интеллигентов — выходцев из семинарии, в котором находим имена Добролюбова, Чернышевского, Скабичевского и других. Об этом же — в Записке:
"Когда религиозными началами забивали головы — в семинариях воспитывались наиболее активные безбожники". Эти и другие настроения в Церкви больно переживались Флоренским. В
"Записках о православии"
(около 1923 г.)
он писал:
"...Русская история была таким иссяканием, и настоящее положение России — это не случайная болезнь или случайное отсутствие средств, а глубокое потрясение состояния, расстраивающегося многими поколениями"*. И, может быть, именно поэтому отец Павел писал спустя несколько лет:
"...в порядке историческом считаю для религии выгодным и даже необходимым пройти через трудную полосу истории, и не сомневаюсь, что эта полоса послужит религии лишь к укреплению и очищению"**. При этом отец Павел собственную судьбу не отделял от судьбы Церкви и вынес все выпавшие на ее долю испытания с ней вместе — до конца.
"...Это было не случайно, — свидетельствует отец Сергий Булгаков, — что он не выехал за границу, где могла, конечно, ожидать его блестящая научная будущность и, вероятно, мировая слава, которая для него и вообще, кажется, не существовала. Конечно, он знал, что может его ожидать, не мог не знать, слишком неумолимо говорили об этом судьбы родины, сверху донизу, от зверского убийства царской семьи до бесконечных жертв насилия власти"***.
* Литературный Иркутск, 1990, июль.
** Флоренский П А Автобиография, — Наше наследие. 1988, N 1, с. 76.
*** Прот. Сергий Булгаков. Священник Павел Флоренский, с. 16.
В условиях средневекового по типу государства станет возможным новая философия хозяйства, в основе которой лежит мысль о
"сродстве мира и человека, их взаимно-обусловленности, их пронизанности друг другом, их существенной связности между собой". И это накладывает особые обязательства на человека. Флоренский считал разрушение природы гибельным для человека, ибо, принося в жертву своей корысти природу, человек приносит в жертву самого себя.
"Трижды преступна хищническая цивилизация, — писал
отец Павел, — не ведающая ни жалости, ни любви к твари, но ищущая от твари своей корысти, движимая не желанием помочь природе проявить сокрытую в ней культуру, но навязывающая насильственно и условно внешние формы и внешние цели"*.
В основу всей хозяйственной деятельности будущего государства должен быть положен принцип рачительного и бережного отношения ко всем богатствам страны, начиная от полезных ископаемых и кончая кадрами.
"Из всех естественных богатств страны наиболее ценное богатство — ее кадры. Но кадрами по преимуществу должен считаться творческий актив страны, носители ее роста". Рачительность Флоренского не позволяет ему отвергнуть
"подбор волевых и более или менее дисциплинированных работников — партию", с оговоркой, что
"с качественной стороны эта группа далеко не однородна". Ликвидируя партию как институт, он считает необходимым дать возможность бывшим партийным кадрам
"занять в будущем строе положение, отвечающее их складу и темпераменту".
* Флоренский П А. Макрокосм и микрокосм. — Богословские труды. Вып. 24, с 233.
В обстановке намечавшегося противоборства с Германией Флоренский остро ощутил то значение, которое приобретет в недалеком будущем Красная Армия. И по тому он столь внимателен к проблемам укрепления ее кадрового состава и технико-материальных ресурсов. Чувствуя надвигающуюся опасность, отец Павел предупреждал о неготовности страны к скорой войне, вполне сознавая, что эта война будет войной на уничтожение не только строя России, но и ее самой. Последующие события подтвердили правоту этого его предвидения, как, впрочем, и многих иных.
Но, если вернуться к главной мысли Записки, наиболее важное предвидение отца Павла, что: страна, обескровленная двумя революциями, гражданской войной, террором и живущая в постоянной опасности нового нашествия, народ, духовно изнемогающий под бременем атеистического режима, хозяйство, влекомое в пропасть преступным расхищением естественных богатств, — что Россия — все-таки единственная страна, способная
дать
миру образец новой культуры. По мысли отца Павла, именно Россия, в каком бы тягостном она состоянии ни была, призвана открыть эпоху средневекового миросозерцания. В это он безусловно верил. И не пришла еще пора говорить о несбывшихся предвидениях — главное время России еще впереди.
Е. ИВАНОВА, С. КРАВЕЦ, С. ПОЛОВИНКИН
Источник публикации:
П.А.Флоренский. Предполагаемое государственное устройство в будущем.
Предисловие Игумена Андроника (Трубачева). Послесловие Е.Ивановой, С.Кравца, С.Половкина. С. 95.
// Литературно-философский журнал
"Литературная учеба". Книга третья: май — июнь 1991 года.
↑ ↑ ↑
Комментарий к записке священника Павла Флоренского
«Предполагаемое государственное устройство в будущем»
Протоиерей Владислав Цыпин
16 лет назад в журнале «Литературная учеба» (1991, № 3)
был опубликован крайне своеобразный документ, который заслуживает большего внимания, чем ему было уделено до сих пор, если судить по реакции на него в печати и научной литературе. Она настолько скудна, что возникает впечатление организованного замалчивания. Речь идет о записке священника Павла Флоренского «Предполагаемое государственное устройство в будущем», составленной в марте 1933 года, когда он находился в заключении, подвергался допросам как главный обвиняемый по делу о «национал-фашистском центре» «Партия возрождения России». Вместе с ним по этому делу проходил ряд других относительно известных, вроде канониста П.В. Гидулянова, и менее известных лиц. По материалам следствия, естественно фальсифицированным, значилось 65 членов «церковно-монархической организации», из которых 10 представлены были как члены «партии» или «союза» (в материалах дела фигурируют оба эти названия мнимой организации), а остальные – как примыкающие к ним. Помимо арестованных и подвергавшихся допросам членов мифической организации, в деле среди лидеров «союза» фигурировали выдающиеся ученые академик С.А. Чаплыгин и профессор Н.Н. Лузин, а также архиепископ Феодор (Поздеевский). Чаплыгин и Лузин имели тогда возможность выезжать за границу, поэтому включение их в мнимую организацию позволяло связать проходивших по делу лиц с известными эмигрантами, в частности, с А.И. Ильиным. Следователи сконструировали своеобразную структуру «союза» – систему взаимосвязанных троек, которая известна из опыта некоторых тайных революционных организаций. Ведущую тройку при этом составляли священник Павел Флоренский, представленный как глава организации, Лузин и Гидулянов. В свою очередь, в тройку, возглавлявшуюся Лузиным, входили, по версии следствия, Чаплыгин и Каптерев, а в тройку Гидулянова – архиепископ Феодор (Поздеевский)
и Миткевич.
Арестованные по сфабрикованному делу дали признательные показания. Дал их и священник Павел Флоренский. И вот ему, как лидеру и идеологу «национал-фашистского центра», предложили представить своего рода программу возглавляемой им организации. Он это предложение принял. Так и возникло «Предполагаемое государственное устройство в будущем». Записка составлена была по заказу, и по весьма экстравагантному заказу, но если содержащиеся в ней идеи рассматривать независимо от той экстремальной ситуации, в которой они были изложены;
если сравнить их с суждениями автора по политической тематике, известными из других его работ, написанных в разные годы;
если при этом еще учесть своеобразную стилистику авторской мысли, – то с неизбежностью приходится сделать вывод, что в документе излагается политическая концепция самого автора. «Предполагаемое государственное устройство в будущем» – политический трактат, ценность которого не ограничена тем, что это один из документов биографии его автора и во многих отношениях уникальный документ эпохи. Изложенные в нем идеи интересны, убедительны, глубоки и даже конструктивны, хотя и вовсе небесспорны.
Но, давая такую характеристику документу, не следует впадать в крайность, принимать все, что в нем сказано, за чистую монету, игнорируя своеобразие его заказного и вынужденного происхождения. В основу дела, по которому главным обвиняемым проходил священник Флоренский, следователи положили сценарий в стиле, который в наше время, похоже, называют постмодернистским. Через несколько лет после первых проб пера, которые отразились в творчестве следователей, сконструировавших «национал-фашистский центр», бесспорным и несравненным мастером этого стиля обнаружит себя на высокой прокурорской трибуне А.Я. Вышинский. Обвиняемый по делу «национал-фашистского центра» священник Флоренский, с его блестящим литературным талантом, принял участие в дальнейшей разработке сценария, набросанного следователями. «Сознавшись» в том, что состоял «членом» несуществующей организации, он согласился войти в роль ее идеолога и написал этот трактат, как лидер «центра». Такая констатация может вызвать недоумение, поскольку она как будто бы подразумевает совместимость фашистской идеологии и действительных взглядов о. Павла Флоренского. Но возникающее в связи с этим недоумение устраняется тем, что одиум фашизма (главным образом связанный с преступлениями не собственно фашистов, а германских нацистов, которые сами себя фашистами не называли)
в начале 1930-х годов еще не существовал в столь общепризнанных масштабах, как ныне. В современном обыденном сознании отождествляемый с фашизмом, расизм был определенно чужд оригинальному итальянскому фашизму. В собственном смысле фашизм в качестве государственной идеологии существовал тогда только в Италии, были и в других странах фашистские партии. В расплывчатом значении это клише использовали для характеристики политических режимов в разных странах – как монархических, вроде Румынии или Болгарии, так и республиканских, как Польша, Венгрия или Латвия, по их большему или меньшему сходству с итальянским фашизмом. Лишь в этом широком понимании к общему направлению фашизма причислялась и гитлеровская нацистская партия, пришедшая к власти в Германии в год, когда сфабриковано было дело Флоренского.
Из показаний профессора Гидулянова по делу «национал-фашистского центра», подсказанных, несомненно, следствием, следует, что участники центра искали лидера, вождя, подобного Ю. Пилсудскому, имя которого, во всяком случае в Польше, отнюдь не одиозно, скорее, наоборот, окружено ореолом национального культа. В действительности проходившие по делу лица, конечно, никакого вождя не искали и никакой организации не составляли, хотя и были знакомы между собой, вероятно, по схеме, подобной пресловутым тройкам, то есть не все со всеми, а одни из арестованных и оставленных на свободе (чьи имена, однако, в деле фигурировали)
с другими, при этом они могли, конечно, обсуждать разные темы, в том числе и политические. Атмосфера всеобщего страха, страха собственной тени, когда стали бояться говорить откровенно даже с друзьями и домашними, возникла позже, в конце 30-годов.
Возвращаясь к теме восприятия фашизма современниками, отметим, что, во всяком случае для политических консерваторов запада, фашизм в 30-е годы был несравненно более приемлемой политической системой и идеологий, чем коммунизм, а коммунисты на западе, со своей стороны, своего главного врага видели в буржуазных партиях. Фашизм же стоял для них где-то рядом с социал-демократией, недаром для характеристики социал-демократии коммунистические пропагандисты тогда широко употребляли слоган «социал-фашизм».
Так что вполне здравые идеи, которые содержатся в «Предполагаемом государственном устройстве в будущем», по тем временам могли быть охарактеризованы как фашистские. Для этого вполне достаточно было определенно выраженного в записке негативного отношения к представительной демократии. В связи с этим может возникнуть вопрос: а разве неприятие демократии могло быть в Советском Союзе основанием для обвинения;
разве правившие в Советском Союзе коммунисты не отвергали и сами представительную демократию?
Но такой вопрос возможен лишь вследствие аберрации, свойственной нашему времени, когда даже некоторые из эпигонов коммунизма настолько забыли собственную историю, что действительно отвергают демократию. Подлинные коммунисты, которые первоначально себя так и называли – социал-демократами, этого, разумеется, не делали. Они, правда, говорили об ограниченности буржуазной демократии, противопоставляя ей другую – социалистическую, но выражавших негативное отношение к самому принципу демократии они клеймили как монархистов, реакционеров, а в те времена еще и как фашистов, что, однако, тогда было несравненно более щадящей квалификацией, чем монархист. Во всяком случае, священник Павел Флоренский, излагая в документе свои собственные мысли, свои убеждения, должен был в связи с характером предъявленного ему обвинения в иных местах стилизовать их под фашизм. Но необходимо также отметить, что в некоторых отношениях мысли о. Павла Флоренского, выраженные в трактате, принципиально расходятся с идеологией и политической практикой любого фашизма, который во всех своих разновидностях, уподобляясь в этом коммунистической и демократической идеологии, ориентирован на вовлечение в политику народных масс с целью манипулирования ими. Автор записки в этом отношении придерживается прямо противоположной тенденции. Политика, считает он, это такая же профессия, как и медицина, и потому она не дело народа, который всегда будет в ней объектом манипуляции.
Но есть еще одна (помимо предложенной и принятой роли лидера фашистской партии)
причина известной деформации собственных взглядов автора в их изложении в записке. Она заключается в том, что священник Павел Флоренский хотел принести практическую пользу своей стране написанием этого тюремного опуса;
он, похоже, надеялся, что с его идеями ознакомят тех, кто определял политику советского государства или хотя бы влиял на нее. Его идеи относительно «предполагаемого государственного устройства» России рассчитаны были на относительно скорое будущее, поэтому критика существовавшего тогда положения вещей, присутствующая в записке, мягко говоря, весьма деликатна. Решительно расходясь с коммунистической идеологий, например с ее теоретической приверженностью демократии, что недвусмысленно выражено в трактате, он выразил позитивное отношение ко многим сторонам политической практики советского режима: он ее критикует, но критикует, так сказать, конструктивно. Резюмируя, его позицию по отношению к существующему положению дел можно сформулировать так: ошибки, сделанные советским руководством, можно и нужно исправить, не ломая политическую конструкцию до основания, но строить надо на другой идеологической платформе, которую он, по подсказке следователей, в своих ответах на допросах готов был назвать фашистским, хотя в самой записке этот идеологический термин автор нигде для характеристики собственной концепции не употребляет. Несомненно, что действительное восприятие им всего происходившего в стране было более мрачным: он был для этого достаточно трезвым мыслителем и метким наблюдателем.
Записка составлена начерно, в ней в изложении идей часто пропускаются необходимые звенья, связывающие одни мысли с другими. Есть в сочинении, написанном в застенке, и некая внешняя хаотичность, разорванность, сбивчивость, но это деформирует только внешний уровень текста. По существу дела это все-таки продуманный трактат, продуманный не потому, что было время обдумывать, а ввиду выношенности автором его основных идей и, конечно, благодаря его выдающимся мыслительным способностям.
Трактат состоит из разделов: «Общие положения», «Исторические предпосылки», «Государственный строй», «Аппарат управления», «Образование и воспитание», «Религиозные организации», «Добывающая промышленность», «Перерабатывающая промышленность», «Финансовая система», «Торговля», «Кадры», «Научное исследование», «Народное здравие», «Быт», «Внутренняя политика, или политическое управление», «Внешняя политика» и, наконец, «Переход к обсуждаемому строю». Как видно из перечня глав, трактат носит всеобъемлющий характер, и, наверно, только такой автор, как священник Павел Флоренский, мог в рассуждениях на разнообразные политические, общественные и экономические темы обнаружить не поверхностный дилетантизм, а основательное понимание каждой из них и по многим из этих глобальных тем высказать оригинальные и меткие суждения. Принципиально важное значение для понимания политической концепции автора имеют два первых и завершающий раздел – «Переход к обсуждаемому строю».
Главный тезис вводной части, названной «Общими положениями», заключается в целесообразности четкого разграничения сферы собственно государственного устройства, которая для частных лиц и обществ должна быть непререкаемой данностью, на которую непозволительно посягать и даже влиять, и сферы частной жизни. «Все то, – пишет священник Флоренский, – что составляет содержание жизни отдельной личности и дает интерес и побуждение, – это должно не просто пропускаться государством как нечто не запрещенное, но, напротив, должно уважаться и оберегаться» (с. 3). Эта мысль решительно расходится как с тоталитаризмом фашистского или коммунистического типа, так, конечно, и с любыми демократическими концепциями государства. В этом тезисе – продолжение старой славянофильской идеи о том, что государственная власть – это тяжкое бремя, от которого самодержавный монарх освобождает народ и общество, предоставляя им возможность заниматься более творческими или, по меньшей мере, более соответствующими человеческой природе занятиями. В прежние годы и о. Павел Флоренский видел во главе православного государства легитимного монарха, но в рассматриваемом трактате на эту тему он, как мы увидим далее, высказывается уже иначе.
Что же касается демократической идеологии, то по отношению к ней он находит хлесткие и при этом неопровержимые характеристики: «Политическая свобода масс в государствах с представительным правлением есть обман и самообман масс, но самообман опасный, отвлекающий в сторону от полезной деятельности и вовлекающий в политиканство» (с. 3). Примерно так революционные марксисты, и в частности большевики, характеризовали буржуазную демократию, при этом, однако, в отличие от Флоренского, они не отвергали демократию как таковую, а противопоставляли буржуазной демократии другие ее виды – рабочую, народную, социалистическую. «Политика, – продолжает автор записки, – есть специальность, столь же недоступная массам, как медицина или математика, и потому столь же опасная в руках невежд, как яд или взрывчатое вещество… Ни одно из правительств (из контекста видно, что инвектива заострена против демократических правительств. – В. Ц.), если оно не желает краха, фактически не опирается на решение большинства в вопросах важнейших и вносит свои коррективы, а это значит, что по существу дела оно не признает представительства, но пользуется им как средством для прикрытия своих действий» (с. 3). Возразить тут нечего, разве только сославшись на пример Временного правительства, которое, похоже, всерьез пыталось выражать переменчивую волю условного большинства, складывавшегося в среде революционного Петрограда, и при этом, наверно, не стремилось к краху – ни своему корпоративному, ни Российского государства, но, подтверждая правоту о. Павла Флоренского, как известно, краха не избежало. Принципиальная разница между позицией автора записки и политических деятелей, пользующихся демократической риторикой и механизмами политической демократии, но скептически относящихся к необходимости выражать волю большинства в своей практической деятельности и умеющими обойти эту волю своего абстрактного суверена – народа, заключается в том, что Флоренский как теоретик в этом противоречии усматривает лицемерие, а практикующие политики таким противоречием не смущаются, потому что, как сказал сам о. Павел Флоренский, политика – это профессия, подобная медицине, со своими профессиональными секретами и тайнами, которые массам знать не полезно.
В главе, названной «Исторические предпосылки», автор применительно не только к России, но и ко всему миру делает неутешительный вывод относительно банкротства всех существовавших ранее, до мировой войны, форм государственного правления: «От демократической республики до абсолютной монархии, чрез разнообразные промежуточные ступени, все существующие виды правового строя не несут своей функции. Нельзя обманываться: не война и не революции привели их к тяжелому положению, но внутренние процессы, война же и революция лишь ускорили обнаружение внутренних язв. Может быть, какими-либо искусственными мерами и можно было бы гальванизировать на какое-то время труп монархии: но он двигался бы не самостоятельно и вскоре окончательно развалился бы (нельзя же, например, современную Италию считать монархией)» (с. 4). И какой же выход находит автор записки?
«Никакие парламенты, учредительные собрания, совещания и прочая многоголосица не смогут вывести человечество из тупиков и болот… Требуется лицо, обладающее интуицией будущей культуры, лицо пророческого склада. Это лицо, на основании своей интуиции, пусть и смутной, должно ковать общество. Ему нет необходимости быть ни гениально умным, ни нравственно возвышаться над всеми», зато ему нужна «гениальная воля, воля, которая стихийно, может быть, даже не понимая всего, что она делает, стремится к цели, еще не обозначившейся в истории» (с. 4). С одной стороны, требовать от политика сильных волевых качеств – это трюизм: политик, не наделенный ими, – это все равно что хилый и пугливый боксер, или туго соображающий математик, или неуклюжая и заторможенная в движениях балерина. Но значение воли в этом месте трактата заострено в определенном направлении: оно здесь гипертрофировано за счет интеллекта и нравственности.
Пожалуй, это одно из тех мест записки, где ее автор более всего приближается к фашистской риторике 20-х годов, но это приближение не непосредственное, а через Ф. Ницше. Последний труд этого философа, написанный уже в состоянии начавшегося распада интеллекта, так и назван «Воля к власти». И в Германии времен нацизма вокруг имени автора этой книги создан был официальный культ идейного предшественника национал-социализма, несмотря на то, что в действительности в крайне противоречивом по идеям творческом наследии Ницше можно найти немало саркастически убийственных оценок того образа мыслей, который господствовал в нацистской Германии (например, по поводу чванливого национального самодовольства немецких филистеров);
но образ «белокурой бестии», завороживший миллионы инфантильных германских сердец, придумал действительно Ницше.
Приводя далее примеры политиков, приближающихся к идеалу, Флоренский называет Гитлера и Муссолини, добавляя «и других», впрочем, сопровождая имена дуче и фюрера уничижительной оговоркой – что они представляют собой не более чем «суррогат такого лица» и «переходную ступень истории»: «Исторически появление их целесообразно, поскольку отучает массы от демократического образа мышления, от партийных, парламентских и подобных предрассудков, поскольку дает намек, как много может сделать воля. Но подлинного творчества в этих лицах все же нет, и надо думать, они – лишь первые попытки человечества породить героя» (с. 4). Верно, что в этих деятелях нет подлинного творчества, потому что творчество – это все-таки созидание, а не разрушение, которое Гитлером было учинено в беспримерных масштабах;
верно и то, что эти деятели тем не менее показали, как много может сделать воля. Автор записки ошибся только в том отношении, что с Гитлером и Муссолини он связывал надежду на подрыв престижа демократии, в действительности же после Гитлера и в связи с Гитлером акции демократической пропаганды и целого комплекса смежных идеологических построений выросли колоссально. Можно предполагать, что подлинное отношение Флоренского к Гитлеру и Муссолини было более негативным, чем это представлено в записке, но ведь она написана от лица идеолога фашистского союза, а роль, которую он по принуждению следователей согласился играть, обязывала, не позволяя ни умалчивать о Муссолини и Гитлере, ни характеризовать их в исключительно негативном ключе. И все же концептуальное расхождение о. Павла Флоренского с этими деятелями очевидно. Его идеалом было беспартийное государство, а Гитлер и Муссолини, будучи в известном отношении реалистами в политике, опору на массы ставили выше бюрократического и полицейского аппарата, хотя и он у них также функционировал в полном порядке, поэтому орудовали они чрез стоящие за их спинами партии. В этом собственно и лежит принципиальная черта, отделяющая тоталитарные режимы с их массовыми правящими партиями от авторитарного, приверженцем которого и был автор записки.
Особый интерес представляет образ творца грядущего государственного строя, каким его представил автор «Предполагаемого государственного устройства в будущем»: «Будущий строй нашей страны ждет того, кто, обладая интуицией и волей, не побоялся бы открыто порвать с путами представительства, партийности, избирательных прав и прочего и отдался бы влекущей его цели. Все права на власть, избирательные, по назначению, – старая ветошь, которой место в крематории. На созидание нового строя, долженствующего открыть новый период истории и соответствующую ему культуру, есть одно право – сила гения, сила творить этот строй. Право это одно только не человеческого происхождения, и потому заслуживает название Божественного. И как бы ни назывался подобный творец культуры – диктатором, правителем, императором или как-нибудь иначе, мы будем считать его истинным самодержцем и подчиняться ему не из страха, а в силу трепетного сознания, что перед нами чудо и живое явление творческой мощи человечества» (с. 5).
Хотя одним из возможных наименований статуса героического правителя, приведенных здесь, является «император», но такой император не имеет ничего общего с легитимными наследственными монархами;
возможно, в сознании Флоренского подобный император или диктатор ассоциировался с императорами Рима. В этом случае у него был готовый ответ и на каверзный вопрос: а как быть с преемством власти при решительном отвержении избирательных процедур, хотя бы вполне формальных, хотя бы ради республиканской легитимности, и одновременном отсутствии какого-либо намека и на монархическую наследственную легитимность. Возможно, что римская императорская практика адаптации, усыновления выдающегося полководца стареющим императором имелась в виду, но это только предположение. Сам Флоренский не дает прямого ответа на вопрос о том, каким виделся ему механизм преемства высшей государственной власти в будущей России.
Любопытно было бы знать, в ком из российских политических деятелей автор записки мог предполагать способность взять на себя роль героического диктатора и тем самым творца новой культуры. Более остро этот вопрос можно сформулировать так: считал ли он уже созревшего в СССР вождя и диктатора (хотя должность его именовалась иначе, как, впрочем, обстояло дело и с Гитлером и с Муссолини – они ведь тоже были не только вождями, но имели и официальные государственные должности: рейхсканцлер в Германии и глава королевского правительства в Италии)
тем, кто обозначен вслед за именами Гитлера и Муссолини как «и другие»?
Или он надеялся, что Сталин, даже если он и не превосходит германского и итальянского вождей интеллектом (в действительности, конечно, превосходил)
и нравственными качествами – на эту тему рассуждать в связи с подобными героическими личностями не вполне уместно, – то превосходил их, как он считал, в главном – силой воли?
Текст записки не дает, естественно, прямого ответа на этот вопрос. Весьма вероятно, что ее автор и сам, ставя его перед собой, не имел на него готового ответа. Можно только предположить, что он надеялся, что Сталин, при сохранении основ своей уже сложившейся политической практики, отважится на разрыв с идеологической традицией, с которой он связан был с самого начала своей политической деятельности, – ведь и Муссолини вышел из приверженной демократическим принципам социалистической партии. О том, что Флоренский допускал такую возможность, правда, лишь самым косвенным образом, говорит следующее обстоятельство. Он был знаком с Л. Троцким, а в своей биографии Сталина, написанной в эмиграции в полупамфлетном стиле, Троцкий, рассуждая о способностях своего антагониста, делает такие калькуляции: интеллект Сталина составлял лишь 10 % от интеллекта Ленина, а вот волевыми качествами он был равен ему, что, вероятно, в представлении Троцкого, составляло уже некоторый предел возможного. И вот автор записки пишет именно о воле как о самом необходимом качестве той гениальной личности, которая станет творцом нового государственного строя.
Для уточнения политических взглядов священника Павла Флоренского, кроме двух первых глав, особое значение имеет завершающий раздел – «Переход к обсуждаемому строю». В нем он прежде всего заявляет, что «обсуждаемый строй ни в коей мере не мыслится как реставрация строя дореволюционного» (с. 17), и в связи с этим утверждает, что если бы в ходе гражданской войны «тот или другой из генералов, при оплошности или слабости большевиков, дошел бы до Москвы, и если бы даже большевики вообще при этом исчезли, – то все равно, по прошествии самого короткого времени в стране вспыхнула бы новая революция и анархия» (с. 17). Проектируемый государственный строй до такой степени мыслится им далеким от модели реванша белых сил, что эмигрантов он даже не хочет допускать до участия в этом грядущем преобразовании. «Наша эмиграция, – пишет он, – застывшая в своем дореволюционном прошлом и оторвавшаяся от жизни нашей страны, своим вмешательством в нее способна вызвать сумятицу и спутать все карты. Поэтому во имя интересов страны эмиграции должен быть запрещен въезд в страну до полного укрепления новой власти и проведения всех необходимых мероприятий не менее как на пять лет» (с. 18).
Решительно отвергается и интервенция иностранных государств. Интервенты продержались бы, правда, несколько дольше белых генералов, но также лишь в течение нескольких месяцев;
белым генералам он давал недельный срок. Это его замечание относительно бесперспективности интервенции важно потому, что на допросах следователи заставили его «признаться» в том, что возглавляемый им «фашистский центр» надеялся на помощь со стороны Германии. В своих записках о. Павел по существу дезавуирует этот свой принудительный самооговор. В конце работы более определенно и однозначно говорится о том, что интервенция со стороны Германии «невозможна и недопустима» (с. 20), ибо «Германия согласится принять участие в делах нашей страны ради подчинения ее себе в той или другой мере… Основной первоначальный план Германии – ослабить Россию, истребив более активную часть населения, и так довести страну фактически до состояния колонии с крепостными» (с. 20). Как известно, в те годы, начиная с пакта в Рапалло и, по крайней мере, до середины 1930-х годов, а потом с 1939 по 1941 годы Кремль самые лучшие отношения из всех европейских государств поддерживал с Германией: в отличие от Парижа, в Берлине русские эмигранты были, так сказать, полуэмигрантами, у многих из них были советские паспорта, многие имели возможность возвращаться на родину и потом снова уезжать в Германию. Подобная ситуация складывалась ввиду дружественных отношений между двумя державами, сблизившимися потому, что именно за их счет Антанта поделила пирог в Версале. Советский Союз поддерживал тогда тесное военное сотрудничество с Германией. По сути дела, автор записки здесь предостерегает советское правительство от увлечения дружбой с Германией.
Но в конце этой главы он, как бы вспомнив о данных им показаниях относительно надежд на германскую интервенцию, питаемых в возглавляемой им мнимой организации, обстоятельнее объясняется по этому поводу. Это своего рода шпионский анекдот, который в будущем призван при любых обстоятельствах прочтения документа пролить свет на вынужденный его характер. Оказывается, что Германии надо внушать иллюзию, «что мы не против нее и своевременно обратимся к ней за помощью. Это необходимо, чтобы нам оставаться все время осведомленными относительно намерений и планов Германии и иметь возможность подсунуть ей фальшивый план интервенции, который сорвал бы возможность подготовить действительную интервенцию в тот момент, когда у нас, под покровом строгой государственной тайны, будет установлено единоначалие и государство может оказаться на кратчайший срок вполне готовым к обороне. Кроме того, фальшивый план интервенции необходим нам, чтобы обострить бдительность к действиям Германии со стороны других наций… Эту якобы согласованную интервенцию Германии следовало бы довести до сведения французского правительства, причем соответственные документы могли бы быть в светокопиях выкрадены и переданы французскому представительству подходящим агентом» (с. 20). Бедная Германия!
С какими виртуозами политического коварства, с какими мастерами заговоров и интриг, с какими маккиавелли ей приходилось иметь дело в лице русского «национал-фашистского центра»!
Поистине, как сказал один из маститых современных сановников, русский фашизм гораздо опаснее германского!
Ну а каким представлял автор записки путь к осуществлению задуманного политического переворота, суть которого обозначена им как «установление единоначалия»?
Это путь постепенного, шаг за шагом, перерождения существующего советского режима. Это тот растянутый во времени термидор, которого страшился Троцкий, как ночного кошмара, который мерещился ему за каждым углом, угрозу которого, в его представлении, несли с собой политически невинные красные военачальники. Это путь, о котором не только в эмигрантской, но в середине 20-х годов даже в подсоветской печати, правда, со всякими экивоками, высказывались носители сменовеховской идеологии, последователи Устрялова, а в эмиграции также евразийцы и потом младороссы, которые так прямо и писали о необходимости восстановления монархии с диктатором при царе, подобным Муссолини, и при этом с сохранением Советов в качестве органов самоуправления. «Красная армия, – говорится в записке, – организована со стороны человеческого материала весьма совершенно и весьма высоко в отношении механической техники… Таким образом Красная армия представляет ценность, утратить которую – значило бы утратить и все прочие ценности страны». «Имеется еще ценность страны, – продолжает о. Павел, – подбор волевых и, в общем, более или менее дисциплинированных работников – партия. Несомненно, что с качественной стороны эта группа далеко не однородна и что в ней имеются элементы также и недоброкачественные, тем не менее в целом было бы со стороны власти преступным легкомыслием и расхищением народного достояния потерять тот подбор работников, многие из которых могли бы найти целесообразное применение своим силам на местах ответственных» (с. 18). Такие партийные работники, по мысли Флоренского, новому государственному строю понадобятся.
А вот для самой большевистской партии в проектируемом государственном строе места не предусмотрено, как, впрочем, и для любой другой партии, ибо, как пишет автор проекта, «в основе внутренней политики государства лежит принципиальный запрет каких бы то ни было партий и организаций политического характера» (с. 16). В этом, повторюсь, фундаментальное отличие концепции о. Павла Флоренского от идеологии и политической практики фашизма, во всех своих разновидностях опиравшегося на партии и другие массовые политические организации. По мысли же Флоренского, они не нужны, потому что «оппозиционные партии тормозят деятельность государства, партии же, изъявляющие особо нарочитую преданность, не только излишни, но и разлагают государственный строй, подменяя собою целое государство, суживая его размах, и в конечном счете становятся янычарами, играющими и верховной государственной властью» (с. 16). Необходимо освободить диктатора, носителя верховной власти, от влияния янычар. До известной степени внутренняя политическая борьба в советском государстве и в самом деле представляла собой состязание вождей и янычар, – состязание, которое шло с переменным успехом для той и другой стороны, но при этом ни один из вождей, вопреки надеждам Флоренского, не помышлял о роспуске янычар, по крайней мере до событий 1991 года.
Таким образом, при самом бережном отношении к наличным кадрам, автор записки проектировал все-таки радикальную трансформацию политического строя: устранение из жизни страны всемогущей, как тогда казалось, ВКП(б). Но какой виделась ему тактика этой трансформации?
Как можно было изменить государственный строй, не вызвав в стране губительной гражданской войны?
Естественно, что залогом успеха представлялась, с одной стороны, солидарность с излагаемыми им идеями держателей ключевых позиций во власти, а с другой – подозреваемое состояние умов части партийцев, которые, перефразируя слова поэта, сами будут «рады обманываться». И, конечно, стремление к переменам народа: «общая усталость всей страны, напряженно и трудно жившей 19 лет (точка отсчета – 1914 год. – В. Ц.). Большинству населения, если не всем, в эти годы надо было затрачивать энергию жизни в гораздо большей степени, чем это бывает вообще. В результате физического и, главное, нервного истощения народу требуется отдых» (с. 19). «Техника перехода» к новому государственному строю с его единоначалием, которое и предоставит народу отдых, освободив его от политических попечений, «должна состоять, соответственно, в замещении одних направляющих сил государства другими, но при сохранении их организационных форм;
с течением времени эти формы будут преобразовываться, но как бы в порядке всех прочих государственных мероприятий. Нет надобности, чтобы смена направляющих сил государства на первых же порах затронула весьма большое число работников: партийная дисциплина одних и привычка к безропотному повиновению других создают благоприятные условия к изменению курса, если он будет идти от сфер руководящих. Таким образом, обсуждаемое изменение строя предполагает не революцию и не контрреволюцию, а некоторый сдвиг в руководящих кругах, который мог бы оказаться даже более простым, чем дворцовые перевороты» (с. 18).
См. также
|