Агнец Божий
Прот. Сергий Булгаков

Глава V. Дело Христово (стр. 351-468)
1. Пророческое служение Христово (стр. 351-363)

Христос говорит о  деле, для которого Он послан был на землю: «Я прославил Тебя на земле, совершил дело τὸ ἔργον, которое Ты поручил Мне исполнить» (Ио. 17, 4), и это дело не есть какой-либо отдельный акт или факт Его жизни, но объемлет собою все Его земное служение. Следовательно, оно есть богочеловеческое дело по преимуществу, т.е. такое, которое, питаясь из божественных истоков, было и человеческим делом, совершалось и чрез человеческое Его естество, в нераздельном и неслиянном единении с божественным. Это дело в целом составляет средоточие всей жизни человечества на земле, в нем она имеет обобщающее начало и возглавление. Оно в единстве своем неисследимо и неисчерпаемо, ибо составляет самую основу жизни человечества в вечности, между тем как наше мышление и познание всегда дробит свой предмет, абстрагирует от него отдельные стороны и тем самым неизбежно принимает pars pro toto. В этом смысле и богословское учение о трех служениях Христа представляет собой плод такого неизбежного абстрагирования или расщепления единого целого. Однако это различение трех разных сторон имеет для себя все-таки достаточные библейские и богословские основания, чтобы им можно было пользоваться, в целях практического различения.

Пророческое служение Христа ставит Его, прежде всего, в ряд иудейских пророков или учителей Израиля, как это и пророчествуется Моисеем о Христе: «Пророка из среды тебя, из братьев твоих, как меня, воздвигнет тебе Господь Бог твой, — Его слушайте» (Втор. 18, 15). Подтверждение этого в применении ко Христу имеем в Д. А. 3, 22-23, в речи ап. Петра народу. На протяжении всех Евангелий Иисус именуется и почитается народом как пророк, — и Он никогда не возражает против этого наименования, как возразил Он Мф. 19, 16-17 юноше, назвавшему Его благим: Мф. 21, 11, Мр. 6, 15, Лк. 7, 16-17; 24, 19; Ио. 4, 19; 6, 14; 7, 40. Да и сам Господь говорит о Себе, как о пророке, хотя и в третьем лице: «не бывает пророка без чести, разве только в отечестве своем и в доме своем» (Мф. 13, 57, ср. Лк. 4, 24). «Мне должно ходить сегодня, завтра и в последующий день, потому что не бывает, чтобы пророк погиб вне Иерусалима» (Лк. 13, 33). Господь не отвергал и названия Учитель (Рабби), обычного для пророков: Мф. 8, 19; 9, 11; 12, 38; 17, 24; 22, 16; Мр. 5, 35; 10, 17 (характерно, что и в обращении «Учитель благий» Христос возражает лишь против последнего, но не первого), Мр. 10, 51, Лк. 7, 40; 8, 40; 19, 39; Ио. 1, 38; 3, 2; 11, 28; 20, 16), и даже сам Себя так именует: «вы называете Меня Учителем и Господом, и правильно говорите, ибо Я есмь (таковой)... Я, Господь и Учитель, вымыл ноги вам» (Ио. 13, 13-14). «А вы не называйтесь учителями ибо один у вас Учитель Христос... и не называйтесь наставниками, ибо один у вас Наставник Христос» (Мф. 23, 8-10, ср. Мф. 26, 18). Христос говорит о Себе: «Я на то родился и на то пришел в мир, чтобы свидетельствовать об истине» (Ио. 18, 37), и это возвещение истины, к чему бы оно не относилось: к настоящему, прошедшему и будущему, — к отдельной человеческой судьбе или судьбам целого народа, всего человечества, — к человеческой душе или к природному миру, — есть дело пророческого служения, истинного пророчества в отличие от ложного («пророки твои провещали тебе пустое и ложное... и изрекали тебе откровении ложные» Пл. Иер. 2, 14). Пророки свое слово возвещали как слово Божие: «и было ко мне слово Господне», «так говорит Господь», «и была на мне рука Господня», «и низшел на меня Дух Господень и сказал мне». Пророчествование в Слове Божием рассматривается преимуществу как действие духа Божия в Ветхом Завете, который в Новом Завете раскрывается как Дух Св. Утешитель, имеющий наставить на всякую истину (Ио. 16, 13). Однако Слово Божие в устах пророков становилось словом человеческим, которое и внятно было сынам человеческим. Пророк являлся живым посредником между Богом и человеком («и услышал я голос Господа говорящего: кого Мне послать? и кто пойдет для Нас? И я сказал: вот я, пошли меня» Ис. 6, 8), но не оракулом, который был бы лишь механическим орудием для проречения ему самому непонятных вещаний. Конечно, не всегда, и не сразу, и не до конца бывали понятны пророчества, и особенно видения, самим пророкам, но они во всяком случае вмещались в их человеческое сознание и возвещались ими на человеческом языке. Прежде возвещения народу они становились личным достоянием пророка и постольку на них отпечатлевалась его индивидуальность. Известно, что как пророки, так и пророчествования запечатлены в высшей степени индивидуальным характером, в них выражается не только личность пророка с ее свойствами, но и его личное творчество в величайшем его напряжении, каковое требуется для того, чтобы внимать и возвещать слово Божие. Пророк испытывал высочайшее личное вдохновение, которое было и боговдохновением; тот дух, которому внимал пророк, был не только его собственным духом, открывающимся в таинственных своих и в обычном состоянии самому пророку неведомых глубинах, но этот дух становился проницаем Духом Божиим, в этом акте обожался Им. Пророк постигал в этот миг нечто, его самого и его собственную человечность превосходящее. Это свое постижение он и облекал в соответствующее слово по силе своей и согласно индивидуальному своему стилю. Граница между личной вдохновенностью, не всегда доброю (откуда и «ложные пророки», — не только в смысле преднамеренной лжи, но и субъективно искреннего прельщения), и боговдохновенностью есть не внешняя, но внутренняя, и нужно особое руководство Духа Божия, живущего в Церкви, чтобы различать их. В чем же может состоять творчество человеческое в слышании и приятии пророчества? Иногда этот процесс обнажается с очевидностью. Мы видим воочию человеческую борьбу и человеческую скорбь пророка Иеремии и др. пророков, вопрошающих свою мысль о совершающемся пред ними. Пророки суть люди напряженной мысли и пламенного сердца, жертвенной любви и горячей веры. Прор. Даниил говорит о себе, что после своих видений «я изнемог и болел несколько дней..., я был изумлен видением сим и не понимал его» (Дан. 8, 27), мысль его билась, как птица в клетке, пока он не «сообразил по книгам число лет», и тогда он обратился к Господу «с Молитвой и молениями, в посте, вретище и пепле» (9, 2-3). В ответ на эту жертву «Гавриил, быстро прилетев, вразумлял его» (9, 21-22). Также и следующему его видению (гл. 10) предшествовало, что пророк был в сетовании и посте три седмицы дней (2-3), после чего опять воспринял откровение. Как можно сказать на языке современной психологии, откровению предшествует напряженная работа духа, которая протекает в значительной степени в области бессознательного, до тех пор, пока в сознании не воссияет та или иная мысль, слово, видение. Общий вывод отсюда тот, что в пророческом служении, как и в самом пророчествовании, никоим образом не упраздняется человечность пророка, напротив даже, она в высшей степени утверждается в своей напряженности, и эта последняя именно и представляет субъективно-человеческое условие боговдохновенности, — вложения божественного угля в раскрытые и запекшиеся уста.[1]

Теперь возникает вопрос: В каком же смысле можно говорить о пророческом служении Христа? В чем оно сближается с общепророческим служением и в чем от него отличается? Если остановиться для начала на внешнем, то следует прежде всего сказать, что слово божественной истины, возвещаемое самой Истиной, было вместе с тем и человеческим словом, хотя и неисчерпаемым во всей глубине своей, однако обращенным к человеку и ему доступным. В этом оно не отличается от слова пророческого. И даже, насколько оно содержит уже не обетование и только сень грядущего, но возвещает о самом исполнении, слово Христово доступнее всякого иного пророческого слова. Господь сам Себя ставит в ряд пророков: «вы слышали, что сказано древними (т, е. пророками), а Я говорю вам» (Мф. 5, 21-22, 27-28, 33-34). Он изменяет и восполняет, а вместе с тем и превосходит закон, однако его не отменяя, и Нагорная проповедь предваряется (Мф. 5, 17), заверением, что Он пришел не нарушить закон или пророков, но исполнить, и дает со своей стороны еще новое подтверждение нерушимости закона, «доколе не прейдет небо и земля» (5, 18-19). А далее Он восполняет и углубляет закон, подобно древним пророкам, и особенно величайшим из них, например Исаии в его учении о жертвах (гл. 1), или Иеремии о новом завете с Богом (гл. 31) и о жертве (7, 21-23), подобное же у Иезекииля (11, 19-20; 36, 26-27) и проч.

Относительно внутренней природы пророческого служения Христова возникает основной христологический вопрос: совершалось ли оно прямой и непосредственной силой Логоса, будучи словом Слова и о Слове, истины об Истине? Или же Иисус — пророк, как и иные пророки, прорекал Духом Святым, «глаголавшим пророки», и в этом смысле и сам нуждался в особом осенении Духом Св.? Ведь и слово ветхозаветных пророков было также словом Слова, но тем Не менее они были вдохновляемы Духом Св., который влагал в них, пробуждая в недрах их собственного духа, пророческое слово, высекая его из человеческого естества как огонь из камня, и без этого осенения не было бы и самого пророческого слова. Имело ли место такое осенение относительно пророка Иисуса из Назарета? Да, имело, по прямому и непреложному свидетельству св. Евангелия, которое сначала говорит бегло о благодати Божией, почивавшей на Младенце Иисусе, а затем и торжественно возвещает о сошествии Св. Духа на Иисуса при крещении. И лишь после этого открывается «общественное служение» Его, Иисус « становится Христом, Помазанником, Иисус сначала ведется Духом в пустыню для искушения от диавола (Мф. 4, 1), a после этого возвращается «в силе духа» (Лк. 4, 14) в Галилею, и «с того времени Иисус начал проповедовать» (5, 17). И Его первая проповедь в родном Назарете была на слова Исаии (61, 1-2): «Дух Господень на Мне» и далее, причем слово это было. прямо отнесено Им к самому Себе: «ныне исполнилось писание сие» (Лк. 4, 12). И к Нему же сам уже евангелист относит другое пророчество Исаии (42, 1-4), в котором говорится: «положу Дух Мой на Него и возвестит народам суд» (Мф. 12, 8).

Но как же следует уразумевать это пророчественное воздействие Духа Св. на Иисуса? Его возможно понять также лишь в свете кенотического самоумаления Господа. Его Божество самоистощавается, погружаясь в глубину человеческого естества, в котором оно воссиявает лишь в меру того, насколько последнее вмещает его самооткровение, соответственно им обожаясь. Дух Св. открывает в Иисусе Его же собственную божественную глубину, Он, как Дух «сыноположения», самым делом совершает в Нем то, о чем свидетельствует Отец: «сей есть Сын Мой возлюбленный». Подобно тому как в человеке-пророке Дух Св. вскрывает недра его собственного человеческого духа и вещает в них, так и в Богочеловеке Иисусе Дух Св., освящая и обожая Его человечество для полнейшего взаимопроникновения его с божественным естеством Логоса, открывает в Иисусе Его собственное божество, осуществляет в Нем Его богочеловеческое единство. Можно сказать, что действие Св. Духа в Богочеловеке выражается в существенном, «богомужном», соединении и взаимопроникновения обоих естеств (своего рода communicatio idiomatum), Он и есть само это соединение. Не нужно забывать, что самое боговоплощение, зачатие и рождение Иисуса, совершилось «от Духа Свята и Марии Девы». Наитие Св. Духа на Богоматерь явилось тем мостом, по которому сошел с небес в мир воплотившийся Логос, и вся жизнь Его в боговоплощении, в соединении Его божеского естества с человеческим в Его кенозисе вообще, совершалось Духом Св. И, в частности, в пророческом Его служении, насколько в нем проявлялось богочеловечество, действующим и совершительным началом был Дух Святой. Отличительной чертой действия Духа Св. в Иисусе является то, что в Нем Духом Св. открывается Он сам, божественный Логос, «путь, истина и жизнь», и Истина сама Себя возвещает чрез Богочеловека для человеков на человеческом языке. Ибо и не существует иной истины, которая могла бы Составить содержание проповеди пророческой, кроме той, что есть сама Истина, т.е. Логос. И сам Дух Св. возвещает в людях только эту единую Истину: «Он прославит Меня, потому что от Моего возьмет и возвестит вам» (Ио. 16, 14), Он «напомнит вам все, что Я говорил вам» (14, 26). Движимый Духом Св. Богочеловек в пророческом Своем служении открывает не то новое, откровенное, что влагает Дух Св., как делает Он это относительно всех других пророков, но Самого Себя, Свое слово. Как в «имманентной» Св. Троице Дух Св. открывает (совершает) Сына для Отца и Отца для Сына, так и в Богочеловеке он это же самое делает, являя Отцу возлюбленного Сына, а Сыну Отца, почему Сын в самооткровении Своем в Богочеловеке как бы отожествляется с Отцом, причем сила этого отожествления есть Дух Святой: «видевший Меня видел Отца», «Я и Отец — одно». И это живое единство, это «одно» есть Дух Св., почему проповедь Сына о Себе самом есть тем самым проповедь об Отце, но и прикровенно о Духе Св., след. и о Св. Троице. Итак, Иисус в пророческом Своем служении действует как Христос, помазанный Духом Св., «глаголавшим пророки».

Содержание пророческой проповеди Господа не может быть Исчерпывающе передано или в полноте охарактеризовано. Всякая передача неполна и недостаточна, и всякая характеристика неадекватна, ибо не дано человеку измерить слова Богочеловека, хотя и дано ему их непрестанно измеривать. Предмет проповеди Христовой есть Он сам, из этого центра расходятся радиусами все отдельные ее темы. Кто не хочет видеть этого ее «христоцентризма», подобно морализирующим рационалистам, превращая ее просто в анонимное «учение», не может разуметь «Евангелия Царствия». Вестью о приближении Царствия Божия открывается проповедь Христа, как и приуготовляющего ее Предтечи. Царствие же Божие есть Дух Св., соединяющий Божеское и человеческое в Богочеловеке, оно есть боговоплощение и сила его в личной жизни человека, в мире, в истории, в будущем веке, «всегда, ныне и присно и во веки веков». Около этого факта и сосредоточивается евангельское учение. Оно содержит в себе, в развитие этой основой мысли, μ религиозную мораль как руководство к духовной жизни, или жизни человека в Боге и для Бога. Бог приблизился и открылся людям во Христе, так что стало возможным ставить путем, пределом и целью высшую заповедь: «будьте совершенны как совершен Отец ваш Небесный». Это приближение Царствия Божия чрез боговоплощение собою обосновывает и другую, не менее обобщающую заповедь: «ищите прежде всего Царствия Божия и правды его, и прочее приложится вам». Событие требует для себя сбытия, данность становится заданностью, проповедь о Ц. Б. является и заповедью о нем.

Нагорная проповедь, как и вся евангельская мораль, имеет предметом отношение души к Богу, к небу, к вечности, в котором гаснут и упраздняются все земные, относительные, преходящие ценности. Они не уничтожаются, но отступают в своей относительности, подобно тому как человек, смотрящий в Небо, не замечает окружающего его горизонта, устремляется не по горизонтали, но по вертикали. И необходимая диагональ земного и небесного, временного и вечного, обретается каждым человеком лишь в его собственном творчестве. Если видеть в евангельском слове лишь «учение» и не замечать самого Учителя, оно превращается в абстрактную и маложизненную мораль, полную несбыточных запросов, ориентированную на утопическом максимализме и лишенную религиозной скрепы. Правда, евангельская мораль как будто и имеет для себя такой центр в заповеди о любви к Богу и ближнему, в которых «закон и пророки висят». Однако и она не есть уже ветхозаветная заповедь, но заповедь новая, которая получает подлинное значение в связи с откровением Бога-Любви, во Св. Троице сущего и во Христе открывающегося. Тем не менее, в этой части, которую можно условно и неточно называть евангельской моралью, проповедь Христова еще сближается с пророческой, превосходя ее. Но она от нее существенно отличается в том, что проповедь Христова есть учение о Нем самом, как Сыне Отчем, показующем Отца, как о пути, истине и жизни. Между тем пророки свидетельствовали лишь о Грядущем и, конечно, были совершенно далеки от мысли включать в свою проповедь учение о себе самих. Величайший из пророков, — пророк и предтеча Иоанн,[2] спрошенный о себе самом, ответствовал: «я друг Жениха… Ему расти, a мне умаляться (Ио. 3, 29-30). Самое главное существо и содержание пророческого служения Христова суть не слова и речи, но Он сам. Его живой образ, запечатленный в Евангелиях, — он есть наша совесть, в которую смотрится всякая верующая душа, внемлющая словам Его.

Пророческая проповедь Христа о Себе может рассматриваться под трояким углом зрения: как богословское учение о Боге Слове, как эсхатология и апокалипсис. Богословское учение содержится главным образом в речах Господа в Евангелии от Иоанна, хотя основные его мысли можно найти и у синоптиков. Насколько можно здесь различать пророческую проповедь Христа от прямого само свидетельства ипостаси Логоса о Себе самом? Мы могли бы принимать ее именно в этом последнем смысле, если бы Логос в Богочеловеке не находился в кенотическом самоистощании, вследствие нераздельного и неслиянного соединения с человеческим естеством. Но именно это соединение имеет то последствие, что глубина собственного самосознания Логоса раскрывается в Богочеловеке под действием Св. Духа, а постольку это само раскрытие является озарением пророческим. В этом, — но, конечно, только в этом, — смысле проповедь Христа о Себе должна быть отнесена к служению пророческому. Но при этом, разумеется, единственное и своем роде ее содержание и, прежде всего, Лицо Пророка бесконечно возвышается над всеми пророками с их проповеданием. Проповедь Богочеловека о Себе как Логосе, Сыне Отчем, сближается с пророческою и тем, что она обращена к человекам, к человеческому сознанию, говорится на человеческом языке. Одним словом, здесь мы имеем применение к пророческому служению Халкидонского догмата, по которому нераздельно и неслиянно, следовательно, не только в божеской, но и человеческой природе должно реализоваться самооткровение воплотившегося Логоса, в Своем уничижения приявшего для Себя меру человечества.

Проповедь Христова имеет не только возвышеннейшее религиозное, моральное и богословское содержание, но она включает в себя и апокалипсис, и эсхатологию, т.е. откровение о судьбах Христова человечества в истории, в пределах этого века и за его пределами. Христос открывает Своим ученикам Сам непосредственно, а затем Духом Св. грядущее. Он пророчествует как о том, чему «надлежит быть вскоре» (Апок. 1, 1), т.е. в истории, а также и о том, что совершится после «кончины века». В Евангелии это есть так наз. малый Апокалипсис (Мф. 24-5), как и многочисленные тексты, рассеянные в разных его местах и содержащие пророческие речения Господа. Сюда же примыкает и Апокалипсис, св. Иоанна, как «откровение Иисуса Христа, который дал Ему Бог» (Ап. 1, 1), и которое в словах и видениях открывает Он «рабам Своим» чрез возлюбленного Своего ученика. Возникает общий вопрос: как понимать характер этих пророчеств: относить ли их к «пророческому служению» Богочеловека, или же видеть здесь непосредственно глаголы Божии, изрекающие божественные определения и волю? Пророки Духом Божиим провещавали будущее, и это составляло столь существенную часть их служения, что в общепринятом словоупотреблении пророки нередко отожествляются с прорицателями и вещунами. Это воззрение односторонне, потому что были пророки, притом величайшие, которые или совсем не прорицали будущего, как Илия, а также и Елисей, или делали это лишь в малой мере, сравнительно с общим их служением, как Моисей или же величайший из рожденных от жены пророк и предтеча Господень Иоанн. Тем не менее, как правило, пророки действительно «пророчествовали», т.е. прорицали грядущее. Главный предмет пророчествования был, конечно, Грядущий Мессия, образ Которого, ранее Его пришествия, начертан пророками в так наз. «мессианских» пророчествах, согласно свидетельству и самого Господа («и начав от Моисея, из всех пророков изъяснял им сказанное о Нем во всем Писании» Лк. 24, 27). Но и помимо этого, пророки пророчествовали о судьбах народов и царств, давая апокалиптическую схему истории (Даниил) и эсхатологические образы конца. Спрашивается, как вообще можно понимать это ведение будущего? Прежде всего, является совершенно исключенным такое его понимание, согласно которому это пророчествование являлось бы инструментально-механическим или чисто медиумическим пифийством, ибо и человеческая индивидуальность пророка творчески проявляется в его служении. Остается искать оснований для возможностей пророчествования в самой человечности. Человек может становиться вещим в своем уме и сердце в меру их напряжения, в отношении к тому, к чему оно направлено. Человек невидимыми и обычно неощутимыми нитями связан со всем человеческим родом, в нем завито прошедшее, в котором содержится и будущее, насколько оно определяется не только слободой, но и закономерностью. Известны разные случаи прозрения в будущее, касающиеся, конечно, ограниченных и частных событий и, разумеется, с различной степенью ясности и точности. В пророках, как исключительно избранных и духовно одаренных личностях, это интуитивное всматривание в туманные дали и вчувствование в происходящее естественно достигает наибольшего напряжения и вдохновенности. Эта их человеческая вдохновенность, осеняемая Духом Св., получает характер боговдохновенности, т.е. истинности. Человеческое искание и вопрошание находит ответ уже не из собственных глубин человеческого духа, «подсознательного», но и свыше, от Духа Божьего. Однако, нельзя не видеть, в какой степени печать их человеческого, индивидуального происхождения лежит на этих пророчествах, в зависимости от лица и от предмета: Исаия отличается от других пророков как «ветхозаветный евангелист» Даниил как апокалиптик, Иезекииль как боговидец, Иеремия как национальный провидец и т. д. И, что здесь особенно важно, эти образы будущего и эсхатологические видения пророков, как правило, далеко неясны для них самих. Эти пророчества остаются абстрактны и тусклы, выражаются посредством образов, обычных для письменности эпохи (апокалиптических и эсхатологических), благодаря этому темны и многосмысленны, нуждаются в истолкованиях. И это не случайно, но по существу: образам грядущего и не надлежит быть конкретными, и это ненужно для человека. В них обозначается лишь онтология, но не конкретная история. Об этой человечности, a потому и относительности прозрений пророческих необходимо не забывать, чтобы иметь правильную точку зрения на них,[3] свободную от преувеличений.

Эта человеческая сторона пророчеств имеется и в пророческом служении Христовом. Неправильно понимать эти пророчества, как непосредственно возвещенные от Божества Логоса чрез человеческое естество божественные определения о грядущем, всемогущую волю Божию. Такое представление тоже противоречило бы Халкидонскому догмату о нераздельности и неслиянности обоих естеств при единстве ипостаси, ибо и в нем разделяются оба естества, и установляется то их чередование или чрезполосица, каковую мы имеем в патристическом представлении о чудесах: Божество чудотворит, человечество немощствует. Подобно и здесь: Бог провещавает, человек внемлет. При этом нарушается единство богочеловеческой жизни во Христе, соответствующее единству ипостаси, и упраздняется кенозис Божества, которое вольно умаляет себя до меры человечества и проявляет себя лишь в соединении с ним, соответственно его мере вмещения. Да к тому же человеческое естество, в отделении от божественного (да не будет!), и неспособно было бы вместить слово трансцендентного ему Божества. Поэтому надо допустить, что пророческое ведение и проречение будущего во Христе, хотя и не тожественно, но подобно тому, что мы имеем у пророков. Оно рождается в глубинах Его безгреховного и универсального человеческого естества, под действием Духа Св., причем в этом человеческом ведении, хотя и открывалось и осуществлялось всеведение Логоса, однако мера этого ведения в дни земного человеческого служения Христа не совпадала с всеведением и тем самым фактически его ограничивала в Богочеловеке. Его слово о грядущем было пророческим словом, облеченным непогрешительностью истины, но не словом всеведения Божеского, для человека, как таковое, и недоступного. Отсюда и происходит та промыслительно установленная граница пророческого ведения Иисуса, которая заведомо его отличает от всеведения Логоса: это слова Его о неведении последнего дня Сыном (Мр. 13, 32), составляющие crux interpretum и истолковываемые обычно в духе докетизма с фактическим отрицанием богочеловечества. Но и не в этом только случае принципиального значения, но и в повседневной жизни Христовой Он не проявлял того всеведения, которое превратило бы Его богочеловеческую жизнь из реальности в видимость и по своему также упразднило бы в Нем человечество. Господь пророчествовал в особых, избранных случаях молитвенного напряжения и вдохновенности, но Он не применял Своей Божественной силы для того, чтобы изъять Себя от эмпирии с ее границами. Он спрашивал: кто прикоснулся ко Мне? где вы положили его? признавая для Себя всю силу эмпирической ограниченности, вне которой и не могла бы существовать человеческая природа в ее конкретной реальности, а потому мера Его ведения определялась здесь мерой Его человеческого естества. Конечно, конкретно для нас это остается непостижимым, как тайна жизни Богочеловека, но грани эти совершенно явственно обозначены в Евангелии.

Человечность с ее исторической конкретностью (а постольку и эмпирической ограниченностью) в пророчествах Иисусовых проявляется в том, что в них Он отражает мировоззрение Своего времени, говорит на определенном языке, свойственном эпохе, пользуется образами, употребительными в пророческой и апокалиптической письменности. Иногда их и нельзя уразумевать иначе, как поставляя в связь с литературной и исторической традицией (в частности таковы именно самые важные тексты малого Апокалипсиса). Поэтому эсхатологические речи Спасителя не могут быть понимаемы буквально, они даже и не поддаются такому истолкованию. Они могут быть уразумеваемы лишь по общему их смыслу, который именно и представляет собой в данном случае искомое, подобно тому как и в многих пророчествах. Это есть истинное слово Истины, однако, облеченное в историческую одежду, — в образы палестинско-иудейского мышления первого века нашей эры. И с этой формой связано то, что в них является относительным, по крайней мере, постольку, поскольку нуждается в истолковании. Конечно, мы должны при этом постулировать, что символика пророческих речей Христовых таит в себе неисчерпаемый и абсолютный смысл, который и раскроется в полноту времён, а также несет в себе адекватность образов их содержанию. Но в непосредственной конкретности своей она обращена к современникам, имеет на себе печать истории.

Исчерпывается ли пророческое служение Христа Его проповедью? Или же оно включает в себя и дела, свойственные пророческому вдохновению, т.е. чудеса или знамения? Обычно чудеса относятся в богословии к «царскому служению» Христа и рассматриваются как проявления божественной власти над миром, односторонне понимаются лишь в отношении к Божественному всемогуществу. Однако, если понимать их в отношении к Богочеловечеству, то мы должны прежде всего устранить их истолкование из всемогущества Бога над миром, ибо сошествие с небес, истощание Божества в принятии зрака раба, вообще вочеловечение, совершенно несовместимо с проявлением Божьего всемогущества над миром в дни земного служения Христа, как некоего Божественного над ним насилия или нового творческого акта.[4] Чудеса совершаются Богочеловеком в нераздельном и неслиянном единстве Его божеского и человеческого естества, силою веры, молитвы и наитием Св. Духа, как Христос и сам свидетельствует об этом («Я Духом Божиим изгоняю бесов». Мф. 12, 28). Божеское естество являет Себя при этом лишь в согласии с человеческим и в меру человечности. Чудеса совершались пророками, начиная от Моисея и Илии, хотя чудотворение и не составляло необходимой части их служения (Иоанн Предтеча, величайший между пророками, согласно свидетельству Евангелия, не творил чудес). Характер и содержание чудес пророческих в общем тот же, хотя и в слабейшей степени, что и чудес Христовых. Конечно, пророки совершали эти чудеса силою молитвы и Духом Божиим, на них почивавшим. Это была их проповедь, совершавшаяся не словом, а делом, свидетельство силы Божией в них (так и о Моисее говорится, что он был «силен в словах и делах», Д. А. 7, 22, и это же выражение применяется и ко Христу: Лк. 24, 19). Конечно, нет оснований или возможности иначе понимать эти чудеса пророков, но также нет основания и во Христе откосить чудеса к «царскому» служению, понимаемому (тоже ошибочно, — см. ниже) в смысле всемогущества Божия, а не к пророческому. В чудесах Христовых в дни Его земного служения проявляется не «царская» власть над миром, которой Он совлекся, сходя в мир, и получает ее лишь после Своего воскресения и прославления («дадеся Ми всяка власть на небеси и на земли»), но пророческая сила. Она, конечно, несравнима с силою пророков, в соответствии Божественной Личности Чудотворца и его чудотворящей мощи. Тем не менее чудеса Христовы не суть дела Бога над миром, но действие Богочеловека в мире силою Божией, поэтому типологически они относятся к пророческому служению. Если Он говорил о Себе: «Я Духом Божиим (= «перстом Божиим» Лк. 11, 20) изгоняю бесов». Мф. 12, 18, то и у пророков читаем мы: «я исполнен силы Духа Господня» (Мих. 3, 8); и «Дух Мой пребывает среди вас» (Аг. 2, 5, Иезек. 36, 27; 37, 13; 32, 29, Иоиль 2, 28-29 и др.). Бог в Богочеловеке Себя умалил до служения пророческого. И в ответ на это смирение и самоистощание на Него сходила сила Божия и от Него исходила она.[5]

См. также

• Тексты. Булгаков, Сергий. «Святой Грааль»
• Тексты. Булгаков, Сергий. Апокалипсис Иоанна
• Тексты. Булгаков, Сергий. Апокалиптика и социализм
• Тексты. Булгаков, Сергий. Гонения на Израиль
• Тексты. Булгаков, Сергий. Душа социализма
• Тексты. Булгаков, Сергий. Евхаристия. Евхаристия как жертва
• Тексты. Булгаков, Сергий. Евхаристия. Жертва небесная и земная
• Тексты. Булгаков, Сергий. Евхаристия. Особый характер ветхозаветных жертв
• Тексты. Булгаков, Сергий. Евхаристия. Что такое «воспоминание»?
• Тексты. Булгаков, Сергий. Иуда Искариот Апостол-Предатель
• Тексты. Булгаков, Сергий. О Царстве Божием
• Тексты. Булгаков, Сергий. Обладает ли Православие внешним авторитетом догматической непогрешительности
• Тексты. Булгаков, Сергий. Основная антиномия христианской философии истории
• Тексты. Булгаков, Сергий. Первосвященническое служение Христа
• Тексты. Булгаков, Сергий. Православие. Почитание Божией Матери и Святых
• Тексты. Булгаков, Сергий. Православие. Православие и государство
• Тексты. Булгаков, Сергий. Православие. Церковная иерархия
• Тексты. Булгаков, Сергий. Православие. Церковь
• Тексты. Булгаков, Сергий. Православие. Церковь как предание
• Тексты. Булгаков, Сергий. Сион
• Тексты. Булгаков, Сергий. Судьба Израиля как крест Богоматери
• Тексты. Булгаков, Сергий. Хилиазм и социализм
• Тексты. Булгаков, Сергий. Царское служение Христово
• Тексты. Булгаков, Сергий. Эсхатология в Евангелиях и в Откровении
• Церковь. Персоналии. Булгаков, Сергий

Ссылки

• Прот. Сергий Булгаков, Произведения

Литература

• Прот. Сергий Булгаков, Главы о Троичности
• Прот. Сергий Булгаков, Агнец Божий