Я, как верующий человек, считаю, что и царь, и Церковь, и весь православный русский народ нарушили заветы христианства тем, что царь, например, неправильно управлял страной, Церковь заботилась о собственном материальном благополучии, забыв духовные интересы паствы, а народ, отпадая от веры, предавался пьянству, распутству и другим порокам. Революцию, советскую власть я считаю карой для исправления русского народа и водворения той правды, которая нарушалась прежней государственной жизнью... (Допрос 7 августа 1930 г.)

Как же Собор, заседавший не один месяц и занимавшийся иногда самыми второстепенными вопросами, не нашел времени посвятить свои силы вопросу, выходившему по его же мнению за пределы компетенции Синода? Вернее, Собор, в подавляющем большинстве своих членов был так далек от существа вопроса, так мало заинтересован в нем, что просто "сдал его в комиссию", чтобы спихнуть со своих плеч эту все же неприятную мелочь, из-за которой кто-то ссорится и беспокоит членов Собора своими обращениями. Ибо, конечно, если бы члены Собора разумели хоть сколько-нибудь внутреннюю значительность афонского спора, они не отнеслись бы к нему с таким постылым равнодушием, которое является величайшим testimonium paupertatis [(лат.) свидетельство о несостоятельности] Собора: и если Свят. Синод обнаружил в свое время не соответствующее серьезности дела легкомыслие, то Собор погрешил непозволительной медлительностью, вытекающей из недомыслия. Кратко сказать, и Св. Синод, и Всероссийский Церк[овный] Собор оказались не на высоте вопроса, который выдвинут был Промыслом Божиим на Святой горе Афонской.

Блажен, кто уповает на всемогущество кроткого Агнца, закланного для спасения мира, и кто не отступит от Него среди тяжких искушений, постигающих Церковь по коварству древнего врага Ее, и не выйдет из ряда добрых воинов Христовых, воодушевляясь упованием на участие во всемирном торжестве Церкви Христовой, имеющем открыться по скончании мира!