Я лично считаю революцию Божьим судом для всех классов русского народа за все его прошлое.

Духа надо держаться. «Буква убивает, а дух животворит» (2 Кор. 3, 6). Если видеть в монашестве одну форму, то жизнь не только тяжела, но и ужасна. Держитесь духа. Смотрите, в семинариях духовных и академиях какое неверие, нигилизм, мертвечина, а все потому что только одна зубрежка без чувства и смысла. Революция в России произошла из семинарии. Семинаристу странно, непонятно пойти в церковь одному, стать в сторонке, поплакать, умилиться, ему это дико. С гимназистом такая вещь возможна, но не с семинаристом. Буква убивает.

Что могло этому помешать, что могло удержать стихию разрушения от необратимых последствий? По большому счёту, только духовное просвещение народа. Однако по этому пути Россия не пошла. Этот путь был отвергнут как разрушительный(!), как посягающий на основы народной веры. Такова была позиция главы духовного ведомства обер-прокурора Синода К. Победоносцева.

Учащиеся в академии [Киевской] попы целыми месяцами не ходят в церковь, а штатских студентов во всех академиях на воскресных обеднях бывает 7—10 человек. Попы едят перед служением… утром, демонстративно.
…Когда благоразумные студенты возражают попам на сходке: это несогласно с основными догматами христианской веры, — то им отвечают, — я догматов не признаю. И вот толпы таких звероподобных экземпляров наполняют наши школы в виде законоучителей; о tempora, o mores!… я снова еженедельно бываю в той семинарии и посещаю все прочие учебные заведения, духовные и светские. Все тихо, но все омертвело в церковном отношении…
В Московской академии доцент читал о Златоусте, как сатирике, один студент — как о республиканце, а другой — как о социальном анархисте.
(Митр. Антоний, письмо от 28 ноября 1907 г.)

…Все-таки в Киевской академии нет глумления над верой, как в прочих.
(Митр. Антоний, письмо от 26 апреля 1908 г.)

…Боже мой, Боже мой! До чего же мы дожили? В какой атмосфере живет… Церковь? В атмосфере разврата, лжи, обмана, лести и упадничества… Но неужели же ложь восторжествует, разврат поднимет голову и сатана будет победителем?
(Митр. Антоний, письмо от 25 октября 1910 г.)

Есть множество свидетельств широкой распространенности в русском обществе эпохи революции не просто равнодушия, а ненависти к вере и церкви. Эта ненависть не насаждалась большевиками — она была разлита в обществе, и большевики победили и вошли в силу потому, что их воззрения, методы и цели были вполне созвучны настроениям большинства русских людей.

…

Не большевики отвратили от Бога русский народ, но сами русские люди, отвергнув веру и Церковь, породили из себя большевизм или, если угодно, призвали большевиков, как когда-то наши предки призвали на княжение варягов. По духу призывающего избирается и призываемый.

…

Почему после тысячелетия христианской проповеди на Руси, после веков существования православного царства остался наш народ “темным и невежественным”? Не есть ли эта его темнота и невежество страшное обвинение тем, кому Самим Создателем было сказано: “...идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святаго Духа, уча их соблюдать все, что Я повелел вам” (Мф. 28: 19-20)?

…

Боюсь, что неисчислимые страдания, лишения и ужасные смерти множества представителей высших сословий в годы революционного лихолетья — расплата за века их нерадения о долге правителей и пастырей. Большевики не в большей степени виновны в ужасном пароксизме народного организма, чем гной из застарелой, запущенной раны виновен в смерти больного от общего сепсиса. Не большевики за считанные дни своей власти развратили народ, но те, кто так правили им тысячелетие.

Последний русский царь — фигура трагическая, он жестоко расплатится за зло прошлого, зло совершенное династией. Он искренно верил в мистический смысл царской власти. И он мучительно переживал разрыв между царем и народом, изоляцию царя. Он хотел соединения с народом. Царь не имел никакого общения с народом, он был отделен от народа стеной всесильной бюрократии. Между тем, как он мистически чувствовал себя народным царем. И вот он впервые встретился с народом в лице Распутина. Это первый человек из народа, который получил непосредственный доступ ко двору. Царь, и особенно царица, поверили в Распутина, как в народ. Он стал символом народа, религиозной жизни народа. Царь искал религиозной опоры в трагических событиях своего царствования, он хотел поддержки церкви. Он не находил поддержки в высшей иерархии, потому что она рабски зависела от него самого. Распутин же представлялся ему народным православием, которое не зависит прямо от царя и может быть поддержкой для него. И цепляясь за Распутина, как за народное православие, царь и царица, имевшая огромное влияние, поставили церковь в зависимость от хлыста Распутина, который назначал епископов. Это было страшное унижение церкви и это совершенно компрометировало монархию. Распутин, мужик нравственно разложившийся от близости ко двору, окончательно восстановил против монархии даже консервативные дворянские круги русского общества. Во время войны, перед февралем 1917 года, все слои общества, кроме небольшой части высшей бюрократии и придворных, были, если не против монархии в принципе, то против монарха и особенно против царицы. Это был конец династии. Монархия в прошлом играла и положительную роль в русской истории, она имела заслуги. Но эта роль была давно изжита. Религиозно обоснованная русская монархия была осуждена свыше, осуждена Богом и прежде всего за насилие над церковью и религиозной жизнью народа, за антихристианскую идею цезарепапизма, за ложную связь церкви с монархией, за вражду к просвещению. Это же было и осуждением церкви в ее исторической стороне.

Константин Леонтьев в 80-е годы, в эпоху кажущегося благообразия русской монархии, предсказывает, что Россия заразит коммунизмом Европу и поведет в Европу зараженный коммунизмом Китай.