Слова Достоевского о том, что русский человек — всечеловек по преимуществу, всего более применимы к Соловьеву. Эта русская тоска по всечеловечеству, по вселенскости ведет к постановке проблемы Востока и Запада. Проблема Востока и Запада, проблема воссоединения двух миров в христианское всечеловечество, в богочеловечество — основная проблема Вл. Соловьева, всю жизнь его мучившая. Но тем и велик Соловьев, в том и значение его, что проблема Востока и Запада — не только его основная проблема, это — основная проблема России, проблема не только русской философии истории, но и русской истории. Русское национальное самосознание родилось в постановке проблемы Востока и Запада.

В России бывали империалистические и националистические соблазны и уклоны как отрицательный полюс. Эти соблазны и уклоны бывали у всех народов. Но не в этом русская идея и русское призвание в мире. Русским свойствен универсализм в большей степени, чем другим народам. … Русские были патриотами Западной Европы. Это было и у славянофилов. Русский человек, несмотря на своеобразную душевную структуру, отличную от структуры западного человека, был очень открыт и восприимчив ко всем западным движениям духа, которые по-своему перерабатывал. В русскую идею всегда входило объединение Востока и Запада, двух потоков мировой истории. Это остается и в русском коммунизме, который был западного происхождения, но впитал в себя элементы славянофильские.

Христианской России и христианской Европе как кара за грехи, за измену Христу и христианскому откровению о человеке, грозит панмонголизм, крайний Восток, до сих пор дремавший, Восток, нами забытый. … В надвигающейся опасности панмонголизма есть мистический трепет, предчувствие конца. И великое значение панмонголизма прежде всего в том, что им обостряется вопрос: чем хочет быть Россия, христианской страной, органической частью христианского всечеловечества, или крайним, нехристианским Востоком? Хранит ли Россия христианское откровение о личности или изменила ему и подчинилась восточномонгольской стихии безличности? Только христианская Россия, соединенная с христианской Европой, в силах будет отразить панмонголизм. Восточномонгольская стихия безличности проникла и в западную цивилизацию под формой нивелирующего американизма. Крайний Восток и крайний Запад таинственно сошлись. Проблема православного Востока и католического Запада разрешается в проблему отношения христианского всечеловечества, верного христианскому откровению о человеке и человечестве, и человечеству нехристианскому, не принявшему христианского откровения или изменившему ему. Церкви христианские, или, вернее, два мира христианских, соединит внешняя опасность безличной стихии Востока и внутренняя опасность безличной стихии цивилизации антихристианской. Перед русским мессианизмом стоит соловьевский вопрос:
     О Русь! В предвиденьи высоком
     Ты мыслью гордой занята;
     Каким ты хочешь быть Востоком:
     Востоком Ксеркса иль Христа?

России грозит опасность стать Востоком Ксеркса, если она не победит в себе татарщины, т.e. проникшего в глубину ее стихии крайнего Востока. С этим христианским и культурным преодолением стихии татарщины, крайнего Востока, связано прежде всего изменение отношения к христианскому Западу. Христианская Россия должна преодолеть вражду, полюбить христианский Запад, увидеть единую правду Христову, правду вселенской церкви и в православии, и в католичестве. Вселенская христианская культура должна быть противопоставлена всякой, внешней и внутренней, татарщине, монголизму, безличности варварской и цивилизованной. Перед духом антихристовым старец Иоанн признает правду папы Петра II, а тот пойдет за ясновидением Иоанна. Панмонголизм послужит делу соединения Востока и Запада.

Славянофилы видели на Востоке, в восточном православии, в России, как обладательнице и хранительнице православия, полноту и цельность истины христианской. На Западе, в католичестве, они видели лишь измену христианской истины, лишь нарушение духовной цельности, лишь рационалистическую рассеченность. Им не нужно было соединения мира восточно-православного с миром западно-католическим, так как в православии была полнота истины, а в католичестве лишь уклон от этой истины. Только на православном Востоке, в России возможен высший тип христианской культуры. Западная культура — антихристианская, рационалистическая и потому ложная, разлагающаяся. Нам нечему учиться у Запада. Славянофилы понимали русский мессианизм в том смысле, что лишь России предстоит великое будущее, как единственной христианской стране. Для них русский народ был избранным народом Божьим, и мессианизм их временами напоминает древнееврейский. Славянство идет на смену западным культурам, склоняющимся к упадку, дряхлеющим. Речь может идти лишь о присоединении католичества к православной церкви, возвращении заблудших в лоно церкви. На Западе нет самостоятельных начал, имеющих значение для полноты истины. Восточно-христианский мир представлялся славянофилам уже всечеловечеством.

В России был сильный элемент христианского универсализма. Как это ни странно на первый взгляд, но советская Россия в результате революции возвращается ко многим славянофильским идеям об особой миссии России и русского народа в мире. И это наводит на мысль; что в русской революции больше традиционно русских элементов, чем принято было думать. Марксистская символика, под которой произошла русская революция, носит условный характер, и в нее вкладывается своеобразное русское содержание. Многое устарело в славянофильских идеях, но наиболее устойчиво и наиболее выражает русскую народность в ней то, что наиболее в них человечно. Это есть соединение свободы и любви, персонализма и коммюнотарности. Мессианизм пролетариата как бы отождествляется с мессианством русского народа.

Русский народ по своей душевной структуре народ восточный. Россия — христианский Восток, который в течение двух столетий подверrался сильному влиянию Запада и в своем верхнем культурном слое ассимилировал все западные идеи.

В душе русского народа происходила борьба Востока и Запада и борьба эта продолжается в русской революции. Русский коммунизм есть коммунизм восточный. Влияние Запада в течение двух столетий не овладело русским народом. Мы увидим, что русская интеллигенция совсем не была западной по своему типу, сколько бы она ни клялась заладными теориями.

Герцен не видит сил, которые в Западной Европе могли бы противостоять царству мещанства. Западно-европейский рабочий сам мещанин и от мещанства спасти не может. … Как ни ужасен самодержавный режим Николая I, крепостное право, невежество, но именно в России, в русском народе скрыта потенция новой, лучшей, не мешанскюй, не буржуазной жизни. Герцен видит эти потенции в русском мужике, в сером мужицком тулупе, в крестьянской общине. В русском крестьянском мире скрыта возможность гармонического сочетания принципа личности и принципа общинности, социальности. … Вера в русский народ, в правду заключенную в мужике, есть для него последний якорь спасения. Герцен делается одним из основоположников русского народничества, своеобразного русскоrо явления.

Поразительнее всего, что в русском крестьянстве, жившем в условиях крепостного права, лишенном элементарного просвещения, Герцен видел бóльшую выраженность принципа личности, бóльшую цельность индивидуальности, чем у европейскоrо человека, ставшего мещанином. В русском народе сочетается принцип личности с принципом общинности. … Герцен верил, что в России легче и лучше осуществится социализм, чем на Западе, и не будет мещанским. Как и многие народники он против политической революции, которая может толкнуть Россию на западный, буржуазный путь развития.

Бесконечно трyдная задача стояла перед рyсским человеком — задача оформления и организации своей необъятной земли. Hеобъятность рyсской земли, отсyтствие границ и пределов выразились в строении рyсской дyши. Пейзаж рyсской дyши соответствyет пейзажy рyсской земли, та же безrраничность, бесформенность, yстремленность в бесконечность, широта. Hа Западе тесно, все оrраничено, все оформлено и распределено по категориям, все благоприятствyет образованию и развитию цивилизации — и строение земли и строение дyши. Mожно было бы сказать, что рyсский народ пал жертвой необъятности своей земли, своей природной стихийности. Емy нелегко давалось оформление, дар формы y рyсских людей не велик. Рyсские историки объясняют деспотический характер рyсского госyдарства этой необходимостью оформления огромной, необъятной рyсской равнины. Замечательнейший из рyсских историков Kлючевский, сказал: «госyдарство пyхло, народ хирел». B известном смысле это продолжает быть верным и для советского коммyнистического rосyдарства, где интересы народа приносятся в жертвy мощи и орrанизованности советского госyдарства.

Русский народ не может создать серединного гуманистического царства, он не хочет правового государства в европейском смысле этого слова. Это – аполитический народ по строению своего духа, он устремлен к концу истории, к осуществлению Царства Божьего. Он хочет или Царства Божьего, братства во Христе, или товарищества в антихристе, царства князя мира сего. В русском народе всегда была исключительная, неведомая народам Запада, отрешенность, он не чувствовал исключительной прикованности и привязанности к земным вещам, к собственности, к семье, к государству, к своим правам, к своей мебели, к внешнему бытовому укладу. Русский народ приковывался к земной жизни грехом, и грехи его были не меньше, даже больше, чем у народов Европы. Русский народ, вероятно, менее честный и добропорядочный народ, чем народы Запада. Но народы Запада добродетелями своими прикованы к земной жизни и к земным благам. Русский же народ добродетелями своими отрешен от земли и обращен к небу. В этом духовно воспитало его православие. Европейский человек считает свою собственность священной и не позволит без жестокой борьбы отнять ее у себя. У него есть идеология, оправдывающая его отношение к земным благам. Русский человек, даже если грех корыстолюбия и стяжательства овладел его природой, не считает своей собственности священной, не имеет идеологического оправдания своего обладания материальными благами жизни, и в глубине души думает, что лучше уйти в монастырь или сделаться странником. Легкость низвержения собственности в России произошла не только от слабости правосознания в русском народе и недостатке буржуазной честности, но от исключительной отрешенности русского человека от земных благ. То, что европейскому буржуа представлялось добродетелью, то русскому человеку представлялось грехом. И русский помещик никогда не был до конца уверен, что он по правде владеет своей землей.