| |
|
|
11
И увидел я другого зверя, выходящего из земли (ἄλλο θηρίον ἀναβαῖνον ἐκ τῆς γῆς);
он имел два рога, подобные агнчим, и говорил как дракон.
12
Он действует перед ним со всею властью первого зверя и заставляет всю землю и живущих на ней поклоняться первому зверю, у которого смертельная рана исцелела;
13
и творит великие знамения, так что и огонь низводит с неба на землю перед людьми.
Втор 13, 2.
Мф 24, 24.
Откр 16, 14.
14
И чудесами, которые дано было ему творить перед зверем, он обольщает живущих на земле, говоря живущим на земле, чтобы они сделали образ зверя, который имеет рану от меча и жив.
15
И дано ему было вложить дух в образ зверя, чтобы образ зверя и говорил и действовал так, чтобы убиваем был всякий, кто не будет поклоняться образу зверя.
16
И он сделает то, что всем, малым и великим, богатым и нищим, свободным и рабам, положено будет начертание на правую руку их или на чело их,
Откр 14, 11.
17
и что никому нельзя будет ни покупать, ни продавать, кроме того, кто имеет это начертание, или имя зверя, или число имени его.
18
Здесь мудрость. Кто имеет ум, тот сочти число зверя, ибо это число человеческое;
число его шестьсот шестьдесят шесть.
Откр 17, 9.
Из Главы XIII:
Два зверя.
Начиная с
11 стиха XIII главы, выступает новый образ —
"другого зверя", который, в отличие от первого, выходящего из моря, появляется
"из земли". Истолкование этого различения у экзегетов таково, что первый зверь принадлежит западу, средиземноморскому бассейну, т.е. Римской империи, второй же приходит с востока, из Азии. Внутреннее же значение, соответствующее указанному различию, таково, что мощь первого зверя является по преимуществу количественной, опирающейся на силу военную, второго же есть духовная, оккультная, мистическая, свойственная лжепророку, несущему в мир семена лжи и всяческого соблазна.
Между обоими зверями существует поэтому известное различие, хотя лишь внешнее и мнимое, но также и сходство, доходящее до внутреннего тождества, образ антихриста является двуликим. Это общее соотношение выражено в таком парадоксальном сопоставлении:
"он (другой зверь)
имел два рога, подобных агнчим, и говорил как дракон". С одной стороны, он усвояет грим Агнца, есть пародия на Него, именно
"имеет два рога"
как Агнец. Обманность этого грима заранее обличается в Нагорной проповеди Агнца истинного, в которой было сказано:
"берегитесь лжепророков, которые приходят к вам в овечьей
(= агнчей)
одежде, а внутри суть волки хищные"
(Мф. VII, 15).
"Лжепророком"
же второй зверь прямо и называется в других местах
Откровения:
XVI, 13;
XIX, 20;
XX, 10. Такое же предварение имеем мы и в
"малом (синоптическом)
Апокалипсисе":
"многие придут под именем Моим и будут говорить:
"Я Христос"
и многих прельстят"
(Мф. XXIV, 5;
ср.
Мк. XIII, 5-6;
Лк. XXI, 8). Отсюда следует заключить, что лжепророк как представитель силы интеллектуальной и мистической принимает образ Агнца, обольщающего именно этой мнимою своей кротостью и любвеобильностью, хотя в действительности он будет обманщиком и как носитель зла будет одного духа со зверем, не будет от него по существу отличаться, хотя и будет прикрываться лживыми и льстивыми речами. В отличие от первого зверя, который покоряет себе страхом и насилием и заставляет говорить о себе:
"кто подобен зверю сему и кто может сразиться с ним"
(4), этот зверь обманывает лестью.
Но он получает свое вдохновение от первого зверя, который имеет его от дракона и постольку также является его орудием, исполнителем его велений. В этом именно смысле и сказано, что
"он действует пред ним со всею властию первого зверя":
"пред ним", т.е. вместе с ним, исполняя его волю, с ним сливаясь и духовно отождествляясь. Однако и внешне он получает
"всю власть первого зверя", т.е. всю силу принуждения государственного. Учение лжепророка становится государственно обязательным исповеданием. Он становится устами зверя и проповедником зверопоклонства, которое есть и сатанизм.
Соединенными силами духовного прельщения от лжепророка и внешнего принуждения от государства осуществляется принудительный культ зверя — тоталитарного государства с абсолютными претензиями не только на власть, но и на совесть, причем оно может принимать неограниченные размеры, становиться всемирным. Это и выражено в словах:
"он (т.е. именно второй зверь)
заставляет всю землю и живущих на ней поклоняться
(ἵνα προσκυνήσουσιν — выражение обожествления, божеского поклонения)
первому зверю, у которого рана исцелела"
(ср.
ст. 3).
К чему исторически может относиться эта картина победного торжества лжи и сатанизма?
Непосредственно пред лицом тайнозрителя предстояла власть римских императоров с их безумием самообожествления в образе Нерона, внушавшего испуганным и трепещущим современникам суеверный страх перед мнимым его воскресением, легенду о Nero redivivus. Конечно, здесь также была ревнивая гримаса антихриста, который и в этом хотел походить на Христа, пародируя это сходство суеверием о своем воскресении из мертвых. Правда и то, что историческая паника, внушаемая этими образами, заставляла не только ужасаться пред этим явлением, но и преувеличивать его количественные размеры, как и качественную силу. Конечно, в эпоху гонений на христианство происходил бой или даже ряд боев против него, однако не столько со стороны сознательного антихристианства — до этого тогда дело не доходило, — сколько со стороны темного и суеверного язычества и государственного человекобожия (тогдашняя версия раннего и сравнительно с теперешним еще наивного расизма). Все это хотя и имело на себе печать антихристианства, но это еще не были — надо это прямо сказать —
"последние времена"
антихриста, которые далеко еще не приблизились. Исторически
такое
изображение Рима и Римской империи было все-таки большим преувеличением, как мы это теперь видим и знаем. То было лишь предварением или образом, который в пророческом ясновидении раскрывался тайнозрителем по поводу и в связи с современными ему событиями, однако не более. Отсюда следует и общее методологическое заключение относительно толкования не только этих глав, но и вообще
Откровения
как содержащего в себе план или схему всемирной истории в конкретных художественно-исторических образах. Хотя и нельзя не находить в них связи с событиями современной тайнозрителю эпохи, однако не следует этой связи преувеличенно переоценивать, дешифрируя их исторически во всей точности и полноте. Это обычно делают экзегеты, превращающие тем самым книгу пророческих символов и онтологических откровений в политический памфлет на темы современности. Этим же правилом надо руководиться при истолковании и настоящей главы, в которой можно видеть гораздо больше духовных аллегорий, нежели исторических конкретностей. Фактическое превращение
Откровения
в политический памфлет или шифр
умаляет
его пророчественное значение, приурочивая его лишь к определенной эпохе, хотя для нас и для нашего времени оно такое ограничение уже явно перерастает.
На том же языке исторических символов вслед за первым зверем описывается и явление второго. В частности, и о нем говорится:
"и творил великие знамения, так что и огонь низводил с неба на землю пред людьми"
(13). Это сказано под определенным впечатлением рассказа
3 Цар. XVIII, 38
и
4 Цар. I, 10
с низведением огня с неба на всесожжение и на пятидесяток (ср.
Откр. XI, 5). Как бы ни относиться к текстуальному уразумению ветхозаветного рассказа, во всяком случае трудно принять буквально данное свидетельство о низведении
"огня с неба пред людьми"
(хотя бы уже по одному тому, что в наши дни этот огонь в неограниченном количестве низводится
"воздушным флотом"
помимо всякого чудесного значения, если только вообще во всем этом не видеть
"чудес антихриста").
И нет необходимости понимать эти образы буквально, а не видеть в них вообще выражения потрясающих впечатлений от появления лжепророка. Такое понимание более соответствует и общему содержанию евангельского пророчества:
"восстанут лжехристы и лжепророки и дадут знамения и чудеса, чтобы прельстить, если возможно, и избранных"
(Мф. XIII, 22), как и
2 Фес. II, 9:
"пришествие (беззаконника)
по действию сатаны будет со всякой силой и знамениями и чудесами ложными". В таком же смысле продолжается этот рассказ и далее и в Откровении:
"и чудесами, которые дано было ему творить перед зверем (т.е. его силою и вдохновением), он обольщает живущих на земле, говоря живущим на земле, чтобы они сделали образ зверя, который имеет рану от меча, но жив".
Ложными чудесами — без дальнейшего их обозначения — вводится принудительное идолопоклонство, не только поклонение зверю, но и почитание его образа, т.е. всякого рода соответствующая государственная эмблематика. (Нечто подобное можно наблюдать и теперь в странах культа зверя, в частности в современной Германии с ее
"свастикой", портретами фюрера, Неil Hitler и под., также как и в советской России, где набальзамированный труп Ленина, лжемощи, является теперь предметом принудительного поклонения вместе с поклонением Сталину).
Однако в
Откровении
говорится не только об этом суеверном идолопоклонстве, но еще и о таком мистическом трюке (нельзя это иначе назвать):
"и дано было ему вложить дух в образ зверя, чтобы образ зверя и говорил, и действовал так, чтобы убиваем был всякий, кто не будет поклоняться образу зверя"
(15). Здесь говорится о проявлении религиозного шарлатанства и суеверия, каковыми являются движущиеся говорящие статуи (чрез человеческое ли чревовещание, вентрилоквизм, или спрятавшегося внутри них человека). Об этом встречаются упоминания у христианских писателей, как и у языческих, хотя прямо какому-либо определенному императорскому культу это не приписывается. Такой массовый гипноз страха и суеверия мог существовать во тьме языческой. Но, конечно, и такой образ еще менее может быть применяем буквально, нежели сведение огня с неба, для позднейшего времени, и в частности и для наших дней. Если он и может быть применим к нам, то, конечно, лишь в общем аллегорическом смысле всяческого запугивания людей, чтобы держать их в состоянии магического оцепенения. Так надо понимать и эту угрозу, в силу которой не только сам зверь, через непосредственное действие своих органов власти, но даже одна мысль о нем действует парализующе и убийственно, так чтобы
"убиваем был всякий, кто не будет поклоняться образу зверя", т.е. даже идеологически, в мыслях, а не только фактически, в действиях не будет достаточно почитать (προσκυνήσωσιν — воздавать ему божеское поклонение). Эта аллегория выражает мысль общей запуганности властью зверя — абсолютизмом государства, которую мы наблюдаем в разные времена истории вплоть и до наших дней, когда количественное меньшинство партии силою своей сплоченности и беспощадности насилует жизнь народов: таковы большевизм, расизм, фашизм. При этом имеется в виду не только фактическое насилие власти, вооруженной всеми средствами внешнего принуждения, но и гипноз ее чисто духовный. Поэтому он и приписывается действию лжепророка, который побуждает живущих на земле к духовному идолопоклонству,
"сделать образ зверя", а затем
"вложить дух в образ зверя". Во всем этом выражается окончательное торжество деспотизма вместе с жестокостью духовной и внешней тирании.
Дальнейшее ухищрение лжепророка, направленное к тому же утверждению абсолютизма зверя, выражается в особом духовном клейме, или начертании, как символе рабства этой власти:
"и он сделает то всем — малым и великим, богатым и нищим, свободным и рабам — положено будет начертание на правую руку или на чело их"
(16).
Всем
есть и здесь, очевидно, гипербола, как это следует заключить из общего контекста, который все-таки предполагает наличие духовно уцелевших даже и во время этого гонения и деспотизма антихристова, но этим выражается широчайшее распространение этого деспотического влияния.
"Начертание"
(χάραγμα)
"на челе или на правой руке"
во всей неопределенности этого образа означает, очевидно, какую-то отмеченность, все равно в чем бы ни выражалось это духовное падение (таковым в наше время может быть вступление в партию большевиков или расистов — притом не по убеждению, если можно о таковом говорить в случаях этого духовного озверения, но по принуждению, от страха или ради корысти).
Далее следует еще черта того же порабощения личности государству, которая еще не находила для себя полного осуществления в древности, но получает поистине пророчественное подтверждение теперь. Это есть порабощение экономического характера, через карточную и тикетную систему распределения хозяйтвенных благ для удовлетворения насущнейших потребностей
"и что никому нельзя будет ни покупать, ни продавать, кроме того, кто имеет это начертание, или имя зверя, или число имени его"
(17). Всем, сохраняющим и утверждающим свободу от деспотии зверя, объявляется хозяйственный бойкот, лишение
"продовольственных карт"
со всеми его страшными последствиями — угроза голода.
"Начертание, или имя зверя, или число имени его"
в данном случае есть одно и то же — выражает знак подданства и верноподданнических чувств в отношении к зверю. Такова эта пророчественная и ужасающая картина будущего, которая осуществляется на наших глазах и в наши дни, и никто не может сказать, есть ли это уже конец и вершина, или же только начало бедственного порабощения зверю и лжепророку, организованному антихристианству. И вся эта картина запечатлевается некиим мистическим шифром, обозначающим имя зверя через
число
этого имени. Он предваряется особым подчеркиванием его значения:
"здесь мудрость"
(даже с членом: ή
σοφία). Здесь разумеется, конечно, не высшая божественная премудрость, но определенная, конкретная мысль, как бы некоторый мистический секрет. Эта земная мудрость не предполагает для себя вдохновения высшей премудрости, но лишь ум:
"кто имеет ум"
(ο
εχων
νουν)
практический (а не теоретический, созерцательный,
"чистый"
разум), здравый смысл, хитрость и лукавство, как это и соответствует низменному предмету этого разумения. Речь идет теперь о том, чтобы
"сосчитать", т.е. узнать, подглядеть, определить
"число зверя". Это возможно и доступно для человека, потому что звериное число есть все-таки человеческое, и антихрист — личный или соборный — в данном случае это все равно — есть все-таки человек, хотя и одержимый антихристианским человекобожием.
"Число зверя"
— 666, или, по другому варианту, 616 — представляло всегда наибольшую загадку при толковании Апокалипсиса, начиная от II века и до наших дней. Самый этот прием зашифрирования собственных имен через сумму цифр, соответствующих буквам, так называемая
гематрия, вообще был распространен не только у евреев, но и у греков и римлян этой эпохи. Однако ясно, что одна и та же сумма могла получиться из разных слагаемых (к тому же еще и в зависимости от языка). Поэтому точное дешифрирование
"звериного числа"
во всяком случае не является бесспорным. Очевидно, нужен для этого, особый ключ, предполагающий особую
"мудрость"
посвященных. Здесь есть какой-то намек на существование такого тайного ордена, однако известного Иоанну. Предлагались, начиная с древности, разные истолкования звериного числа: одни относили его вообще к язычеству: τειτάν
или εθυανας
(у св. Иринея)
или λατεινος
(у Ипполита и Евсевия), другие усматривают здесь имя римских императоров, в первую очередь, конечно, Нерона, но также Калигулы (для 616). Здесь возможно предположить мотивы и политической конспирации ввиду того, что прямо называть вещи своими именами было не всегда безопасно. Однако такой мотив не вяжется с героическим и исповедническим духом, которым проникнуто
Откровение. Что касается характера самого числа 666 = 2 ´ 333, то оно относится к разряду апокалиптических цифр, выражающих, с одной стороны, высшую силу и качество — трижды, но удвоенное, так сказать, в двойном аспекте, выражающем двусмысленность и лживость. В сопоставлении с священным числом 7 оно также выражает известную неполноту и ущербность: 6 = 7 — 1, на нем лежит какая-то тень. Вообще же и до наших дней для истолкования этого числа остаются лишь гадания.
Если признать здесь таинственность откровения об этом числе зверя, которая была доступна современникам, то для нас она давно уже, точнее, и с самого начала, перестала быть доступной и только напрасно тревожит мысль своей загадочностью. Насколько Господу угодно, тайна этого имени в полноту времён раскроется до конца, пока же нам остается проходить мимо непонятного, а постольку ставшего для нас уже немым за непонятностью шифра. Если наше внимание влечет тайна, то загадка уже не манит. Между тем
"число зверя"
превратилось для нас в загадку, усилия же ее разгадать проистекают более из раздраженного любопытства, нежели из благочестия. Нужно сказать лишь одно: из всех черт
Откровения, принадлежащих языку и литературной манере эпохи, на этой лежит наибольший ее отпечаток, нам теперь чуждый и уже далекий. Этим своим характером, присущим литературному стилю эпохи и находящим для себя параллель в произведениях апокрифов,
Откровение
отличается от всей новозаветной письменности, а также и от других писаний апостола Иоанна, т.е. четвертого Евангелия и посланий. Хотя можно и должно находить в них отдельные черты, заставляющие нас признать единство их составителя или, во всяком случае, его подтверждающие, но надо признать, что все же они представляют собой как бы два совершенно разные мира, и
"звериное число"
мы совершенно не можем себе представить на страницах четвертого Евангелия, так же как и всего вообще Нового да и Ветхого Завета (не исключая даже книги прор. Даниила). Символика
Откровения, и в особенности его
"гематрия", остаются явлением совершенно sui generis. Этим оно выделяется из всего остального состава божественного откровения, быть может, как предмет нарочитой тайны, отделяется от него закрытостью этих образов, их недоступностью для уразумения, но постольку для нас теперь фактической своей бессодержательностью. Усиливаться в дешифрировании этого шифра для нас теперь мистически, духовно и богословски становится даже нездоровым. В этом есть тенденция некоего оккультизма, который не есть богословие, но может быть ему даже враждебен.
Итак, оставляя в стороне историческую и литературно-критическую экзегезу, имеющую свою относительную научную ценность, мы должны признать свое бессилие для богословского истолкования символа
"звериного числа". Здесь нужно новое откровение, которое не вымогается догадками и ухищрениями, доколе не будет дано свыше. А то, что для нас является сейчас доступным, относится к литературному стилю эпохи, сказано на языке I-II века нашей эры и уже не звучит для XX-го. Поэтому нам остается усвоить лишь
общий смысл
этой символики, поскольку она относится вообще к зловеще демоническому характеру человекобожия, которое однако возникает и раскрывается в пределах человечности, хотя им и отравленной. Все эти проявления зверского начала в человеке, как бы они ни были богохульно притязательны, суть лишь человеческий бунт, титанизм люциферизма и тоталитаризма, который представляет собой в разных смыслах
гиперболу
человечности, поднявшуюся ее волну, которая имеет схлынуть и рассыпаться в бесславии... И
"мудрость"
относится здесь именно к этому постижению:
"кто имеет ум, тот сочти число зверя, ибо это есть число человеческое", но и
только человеческое. Все же остальное, как будто его превышающее, есть только поза, притязание и подделка, и полноты божественной человекобожию именно и не хватает...
9
И третий Ангел последовал за ними, говоря громким голосом: кто поклоняется зверю и образу его и принимает начертание на чело свое, или на руку свою,
10
тот будет пить вино ярости Божией, вино цельное, приготовленное в чаше гнева Его, и будет мучим в огне и сере пред святыми Ангелами и пред Агнцем;
Пс 74, 9.
Ис 66, 24.
Иер 25, 9.
Откр 16, 19.
11
и дым мучения их будет восходить во веки веков, и не будут иметь покоя ни днем, ни ночью поклоняющиеся зверю и образу его и принимающие начертание имени его.
Ис 34, 10.
Мф 25, 41.
Ин 5, 29.
Откр 19, 3.
2
И видел я как бы стеклянное море, смешанное с огнем;
и победившие зверя и образ его, и начертание его и число имени его, стоят на этом стеклянном море, держа гусли Божии,
Откр 4, 6.
2
Пошел первый Ангел и вылил чашу свою на землю: и сделались жестокие и отвратительные гнойные раны на людях, имеющих начертание зверя и поклоняющихся образу его.
Исх 9, 9.
Откр 13, 17.
…
10
Пятый Ангел вылил чашу свою на престол зверя: и сделалось царство его мрачно, и они кусали языки свои от страдания,
11
и хулили Бога небесного от страданий своих и язв своих;
и не раскаялись в делах своих.
12
Шестой Ангел вылил чашу свою в великую реку Евфрат: и высохла в ней вода, чтобы готов был путь царям от восхода солнечного.
Иер 50, 38.
13
И видел я
выходящих
из уст дракона и из уст зверя и из уст лжепророка трех духов нечистых, подобных жабам:
Откр 12, 9.
Откр 19, 20.
Откр 20, 10.
14
это — бесовские духи, творящие знамения;
они выходят к царям земли всей вселенной, чтобы собрать их на брань в оный великий день Бога Вседержителя.
Мф 24, 24.
15
Се, иду как тать: блажен бодрствующий и хранящий одежду свою, чтобы не ходить ему нагим и чтобы не увидели срамоты его.
Мф 24, 46.
Лк 12, 39.
2 Кор 5, 3.
1 Фес 5, 2.
Откр 3, 3.
16
И он собрал их на место, называемое по-еврейски Армагеддон.
19
И увидел я зверя и царей земных и воинства их, собранные, чтобы сразиться с Сидящим на коне и с воинством Его.
20
И схвачен был зверь и с ним лжепророк, производивший чудеса пред ним, которыми он обольстил принявших начертание зверя и поклоняющихся его изображению: оба живые брошены в озеро огненное, горящее серою;
Откр 20, 10.
4
И увидел я престолы и сидящих на них, которым дано было судить, и души обезглавленных за свидетельство Иисуса и за слово Божие, которые не поклонились зверю, ни образу его, и не приняли начертания на чело свое и на руку свою. Они ожили и царствовали со Христом тысячу лет.
Дан 7, 9, 22.
Дан 8, 17.
Мф 19, 28.
1 Кор 6, 2.
2 Тим 2, 12.
Откр 6, 11.
…
10
а диавол, прельщавший их, ввержен в озеро огненное и серное, где зверь и лжепророк, и будут мучиться день и ночь во веки веков.
Дан 7, 11.
Откр 19, 20.
См. также
|
